Читать книгу "Сыскарь чародейского приказа - Татьяна Коростышевская"

Иван Иванович покачал головой.

Повисло молчание, я набрала в грудь воздуху, чтоб продолжить увещевания по третьему, кажется, кругу, но тут шеф сказал:

— Хорошо. Вы нам это дело, Попович, практически на блюдечке поднесли, так что заслужили нечто вроде ответной любезности. Идемте.

И мы пошли.

Многочисленные охранники «Сада наслаждений», в это мое посещение дежурившие чуть не за каждым углом, были нейтрализованы и засунуты по тем же углам. Вот тут я увидела, что такое слаженная работа приказных чардеев. Зорин вообще меня приятно удивил. Внешне-то Ванечка — увалень увальнем, но я еще никогда не видела, чтоб кто-то с эдакой быстротой сонные и обеззвучивающие заклинания накладывал. По чести, я вообще на такую потеху первый раз в жизни любовалась, но Ваня все равно — орел! Крестовский, предпочитавший методы убеждения и применения силы, от напарника не отставал.

— Подмога прибудет через двадцать минут, — говорил шеф, уходя от прямого в челюсть, перехватывая противника за запястье с последующей фиксацией. — Вы ее пока займите чем-нибудь, чтоб от Эльдара отвлечь.

— Предложу крестиком вышивать, — кивнула я серьезно. — Или загадки отгадывать.

В драке я участия не принимала, шеф не велел.

— И без самодеятельности, Попович.

— Слушаюсь.

— Иван, принимай, — очередной охранник мягко осел на пол. — Самое главное — разделить ее с Эльдаром.

— Угу.

— Я не знаю, что она может против вас использовать, какие заклинания, поэтому не рискуйте. И не сопротивляйтесь, и…

Я постучала в знакомую пурпурную дверь. Четыре раза с разными интервалами — один-шесть-четыре. Условный стук подсказал мне Крестовский, чем опять вызвал подозрения в том, что он в этом «саду» завсегдатай.

Чардеев будто сдуло сильным ветром и прижало к стенам неподалеку.

— Кого опять принесло? — Открывшая дверь андалузская прелестница перекинула за спину толстую рыжую косу.

Я осторожненько потеснила ее плечом и вошла в комнату. Перфектно! В простенке прикрытых вырвиглазными шторами окон висел поясной фотографический портрет Чарльза Гордона, аглицкого пиита, и смотрел на меня с грустным сожалением: все тлен, но и это пройдет. Отсюда Ольга Петровна со мной беседовала, потому и превратилась в первого, на кого взгляд упал.

— А Мамаев где? В шкаф его засунула? — Я села на диван с видом независимым. — И еще не хочется думать, что ты настоящую хозяйку сего нумера жизни лишила.

Она не стала превращаться в Лялю, а может, просто не оказалось под рукой нужного изображения. Вместо этого через полминуты на другом диванчике, приставленном вполоборота к моему, сидела молоденькая и хорошенькая барышня с чистыми серыми глазами и волосами самого что ни есть берендийского русого оттенка.

Александра Андреевна Петухова. А ведь это она вчера Крестовского подвозила, любезничала еще с ним. А я ревновала, кажется.

— Ты мне даже нравилась, Попович. — Голос низкий, почти контральто, и интонирует Александра Андреевна хорошо, со столичным выговором.

— Именно поэтому ты меня на каретном дворе по голове тюкнула и отравленной веревкой опутать собиралась? При симпатии именно так люди и поступают, чего уж…

— Ты не понимаешь, это не совсем я была.

— А кто? Принцесса Лузитанская?

— Ляля, — прошептала Сашенька. — Когда метаморфируешь, часть твоей личности тоже изменяется. Ляля действительно ревновала к тебе Мамаева и готова была что угодно сделать, чтоб соперницу с дороги убрать. Да и вся эта комбинация с Эльдаровыми пассиями — целиком ее идея.

Сдается мне, что кого-то в этой комнате не долечили, очень уж рассказ барышни Петуховой бред сумасшедшего напоминал. И это вовсе не в фигуральном смысле, а в конкретном, перекликался он с беседой моей с Дмитрием Уваровым.

— А когда ты паук, стало быть, он решает, как развлекаться?

Александра Андреевна улыбнулась:

— Паук, а точнее, паучиха, — это древняя неклюдская богиня. Сейчас-то эти дикари ее демоном считают, но когда-то поклонялись. Она наш мир и потусторонний сшивала нитями посередине бесконечности… Ах, какую она дает силу, когда я становлюсь ею! Знаешь, когда она научилась выбираться в наш мир в теле Палюли…

— Кто в Мясоедском квартале нищих убивал? — перебила я напевный рассказ. — Ты или Палюля?

Мы говорили о страшных вещах, а Сашенька улыбнулась с оттенком мечтательности, отчего я почувствовала подступающую дурноту.

— Нищих — он и каких-то девок подзаборных числом три. А потом я об этом узнала. Хотела уже батюшке про то донести, не лично, конечно, а посланием анонимным, дело бы вышло громкое, для службы его полезное, а для чародейского приказа — щелчок по лбу. Но неклюд мне попробовать предложил, и я согласилась.

— Что попробовать?

— В нее превратиться, в богиню, в неназванную. Сказал, силу мне это великую чародейскую даст, так что я смогу своими силами за Митеньку отомстить. Я же первый раз в церкви перекинулась. Боялась страшно, Палюля на стене мне ее нарисовал, чтоб ничего не отвлекало. Да даже изображение ее огромной силой обладает! Я сквозь него и уйти вчера смогла, и даже потом с тобою беседовать. А я боялась раньше…

— Погоди, — я опять перебила, собирая только факты, потому что уже полна была сочувствием к душегубице, а это могло делу только помешать, да и неправильно это. — А как же Ляля, то есть личина ее? Ты пришла в приказ, когда Уваров там еще служил, и после его ареста продолжала.

— А это Митенька придумал, — сказала девушка, — мы видеться хотели ежечасно, ежесекундно, а у нас не получалось. У него — приказ, у меня — родители и приличия. Вот он и предложил мне батюшкиной племянницей представиться. Домашние, зная мое слабое здоровье, думали, что я целыми днями в постели провожу или у лекарей. Да мы с ними и так только за ужином за столом встречались. Вот и не узнал никто, кроме нас с Митенькой. А когда его арестовали, я по привычке в приказ ходить стала, чтоб не выть дома в одиночестве, да думала, как мне за Митеньку отомстить поганым чародеям.

— Их-то вина в чем? В том, что арестовали, а не позволили людей дальше убивать?

Она на меня посмотрела, как на дурочку умалишенную, и быстро спросила:

— Почему твои чардеи в коридоре остались?

— Они тебя опасаются.

— А тебя им, значит, не жалко?

Вопрос я проигнорировала, барышня Петухова продолжила напирать:

— Они подлые людишки, начальнички твои: и Мамайка, и Ванька, и Крест — переступят через тебя и не обернутся. Уж насколько Митенька предан им был, дружбе их воинской, и его не пожалели. Ну, оступился, ошибся, ну так помочь надо, направить…

— Подожди, ты пришла в приказ ради вашей с Митенькой любви, а потом на Мамаева перекинулась? Что-то не сходится!