Читать книгу "Отморозки. Новый эталон - Андрей Земляной"

Первое время Борис и Глеб слегка посмеивались над этим ежедневным сюром, но после привыкли. И даже уже особо не удивлялись, когда пятнадцатилетняя Анастасия и двенадцатилетний Алексей буквально вцепились в Сталина и Фрунзе, требуя создать организацию юных коммунистов, в которую они собирались немедленно вступить.

Единственная, кому все эти страсти были глубоко фиолетовы, была Александра. У девушки появился искренне любящий муж, и она просто наслаждалась этим фактом. Разумеется, с Глебом и Борисом все отношения, кроме дружеских, были немедленно прекращены…

Вечерами офицеры, да и многие нижние чины, собирались в своеобразном клубе – двухэтажном здании недостроенной дивизионной унтер-офицерской школы. Сюда же приходили сестры милосердия, женщины-большевички, да и царская семья не брезговала подобными посиделками. Тут имелись рояль, фисгармония и два пианино, часто играл дивизионный оркестр, устраивались танцы. А еще здесь же располагалась дивизионная библиотека.

Вот как раз в нее-то и зашли вечером Александра и Сталин. Сталин хотел разыскать последнюю работу Дюринга, которую Сашенька обещала ему перевести на русский язык, чтобы Иосиф Виссарионович мог написать отповедь на весьма спорные утверждения этого экономиста.

Внезапно откуда-то сверху раздалась назойливая простенькая мелодия, и Александра замерла. Сталин удивленно посмотрел на нее: губы жены беззвучно проговаривали какие-то слова. Он пригляделся и прочитал по губам: «Я буду вместо, вместо, вместо нее, твоя невеста, честно, честная, ё!»

– Что это? – спросил он встревоженно.

В его мозгу молнией сверкнуло: «Неужели?! Неужели забеременела?!», потому что он точно знал: в состоянии беременности женщина вполне может требовать чего-то несусветного и нести совершеннейшую бессвязную чушь.

Но тут Саша заулыбалась, искательно заглянула ему в глаза и попросила:

– Поднимемся? Я тебе потом честно-честно все переведу, а?

Иосиф Виссарионович, было, нахмурился, но потом ласково улыбнулся:

– Конечно, татка[153]. Пойдем…

На втором этаже они достаточно быстро отыскали комнату, откуда раздавалась мелодия. Возле пианино сидел Львов и выстукивал одним пальцем этот незамысловатый мотив, а за ним сидели две Татьяны: Соломаха и Романова. Сталин пригляделся, потом вдруг тихо фыркнул и легонько толкнул Сашеньку локтем. Та присмотрелась и с трудом подавила смех: девушки жадными глазами пожирали Глеба, но вдруг разом синхронно поворачивались и бросали друг на друга свирепые взгляды. А потом снова поворачивались к Глебу…

– А кроме Глюкозы еще что-нибудь можешь? – спросила Александра.

Львов резко обернулся и захлопнул крышку клавиатуры:

– Да я и Глюкозу-то не могу, – усмехнулся он. – Я с пианино не дружу… На гитаре еще – туда-сюда, только – на шестиструнной, а здесь таких… – Он махнул рукой, а потом весело добавил: – А на этом сыграть я могу, но мне нужно сперва показать: на какие клавиши нажать и сколько раз…

Все засмеялись. В этот момент раздался грохот сапог: по коридору шли офицеры. Один из них – пилот-подпоручик Орлов[154] нес в руках отменного качества гитару. Концертную. Испанскую. Шестиструнную.

– А вот мы сейчас и попросим товарища Глеба показать нам: как он играет на гитаре? – произнес Сталин.

Офицеры, услышав это, подошли, и Орлов протянул Львову инструмент:

– Сыграйте, командир…

Львов взял на пробу пару аккордов, а потом вдруг тронул их легким перебором:

Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают… В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.[155]

Сашенька не выдержала и подхватила:

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться сейчас губами… Темная ночь разделяет, любимая, нас, И тревожная черная степь пролегла между нами.

Дуэт слушали в гробовой тишине. Мрачнели лица офицеров и унтеров, тоже подтянувшихся на музыку. Сжимались кулаки, стискивались до скрипа зубы. А когда раздалось:

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи, Вот и теперь надо мною она кружится…

губы собравшихся непроизвольно зашевелились, повторяя слова.

Песня кончилась, но никто не смел произнести ни слова. Казалось, в комнате слышно, как стучат сердца. И только появление Анненкова под руку с Ольгой Николаевной разрушило заговор молчания…

Львов протянул гитару Орлову:

– Ну, а теперь ваша очередь, подпоручик.

Тот отрицательно помотал головой:

– Нет, командир. Уж извините, – он спрятал руки за спину, – но после вас я к ней и притронуться не могу…

Сашенька посмотрела на Львова:

– Глеб? А ты помнишь «Группу крови?»

– Я-то помню, – генерал Львов улыбнулся и вопросительно глянул на Анненкова.

– А что я? Могу подыграть на рояле…

Вся компания пошла вниз, в большой зал, где стоял рояль.

Анненков подошёл к инструменту в углу, сдёрнул чехол, пододвинул стул и сел, открыв крышку.

– «Группа крови», говоришь… – он размял пальцы и неожиданно нажал одну клавишу.

Зазвенел чистый тонкий звук. Львов кивнул и быстро подстроил гитару. Затем кивнул Борису, и незнакомая мелодия начала пульсировать в тяжёлом ритме.

Тёплое место, но улицы ждут Отпечатков наших ног, Звёздная пыль на сапогах. Мягкое кресло, клетчатый плед, Не нажатый вовремя курок, Солнечный день в ослепительных снах.

Группа крови на рукаве, Мой порядковый номер на рукаве, Пожелай мне удачи в бою, Пожелай мне Не остаться в этой траве, Не остаться в этой траве, Пожелай мне удачи, Пожелай мне удачи[156].

Басовые аккорды на рояле органично вплетались в гитарные риффы, а мелодия в верхнем регистре удачно дополняла голос, так что вышло все вполне пристойно хоть и без репетиций.