Читать книгу "Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова"

– Я не смею… – голос Володаря пресёкся от стыда.

Как он мог настолько забыться? Взгляд на Елену, исподтишка, украдкой. Нет, она не сердится, и как будто бы даже улыбка осенила её уста. Или она кривит губы, собираясь разрыдаться? А отец её смотрит придирчиво, выжидает. Желает беседовать? О чём? Володарь нашёл глазами лик Пречистой, искусно изображённый над одной из дверей, ведущих в залу со множеством колонн.

– Я смущён, – проговорил он наконец. – Смущен, да и только!

– Что тебя смущает? – Фома распрямился, будто ещё вырос в высоту, почти сравнявшись ростом с Володарем. Нижняя челюсть его выехала вперед, взор сделался искристым, как у шныряющего в лесной чащобе волка. – Или моя дочь недостаточно знатна для князя Рюрикова рода?!

Володарь почувствовал, как краска стыда заливает его щёки. Словно не константинопольский патрикий подвергал его суровому допросу, а один из старших Рюриковичей, из тех, которые пытались в совсем недавнюю пору унять их с Давыдом беспутное буйство.

– Она меня не любит… – пробормотал князь.

– Моя дочь обязана любить лишь Господа нашего. А земная, плотская любовь высокородным ни к чему. Кто по чести тебе пришелся – того и люби!

Агаллиан приблизился к Володарю, отеческим жестом погладил его по плечу. Узка, тонка рука старшего Агаллиана, но, Боже милостивый, как же тяжела! Если такая ухватит за горло, вырваться можно одним лишь способом: отсечь мечом. Да где тот меч? Нет, Фома вовсе и не вырос. Всё так же тщедушен, так же горбат, так же силён единым лишь духом – не перехитрить, не побороть тот дух.

– Если ты согласишься на брак – вся сила моего рода станет на твою сторону, – тихо проговорил старший из рода Агаллианов. – Императорское благоволение и снисходительность старших родичей станут тебе ни к чему. Соглашайся!

– За мной моя дружина…

– Дружина? Та пара дюжин степняков, что обретается с тобой на постоялом дворе, среди воинственных бродяг? На всё воля императора Комнина! Призвал на наши головы нищебродов и их меченосцев!

– Мы понесли потери в набеге на Таврику…

– А теперь повоюй за империю. Вернёшься на Русь с честью, с богатством, с женой благородных кровей.

Агаллиан обернулся к дочери. И лицо его, и голос смягчились:

– Согласна ли ты, дитя?

– На что я должна дать согласие, отец?

– Всевышний отобрал у тебя жениха для того, чтобы по неисповедимому промыслу своему дать тебе другого, ещё более достойного. От Демьяна Твердяты который уж год нет вестей. Я полагаю, теперь ты свободна.

Володарь неотрывно смотрел в лицо Елены. Набежит ли тучка? Хоть единая тень сомнения? Он видел набухшие влагой серые очи, он слышал трудный вздох, он следил за стремительным движением пальцев, оправлявших скользкую ткань одеяний. Наконец уста девы разомкнулись, и она произнесла:

– Пусть Божий промысел совершится…

– Она согласна! – провозгласил Фома Агаллиан, и его братья, Филипп и Никон, кивнули.

Хадрия вышла из-за колонны неслышно, глухо ткнула в мрамор пола ножнами. Володарь дрогнул, обернулся. Нянька Елены стояла между колоннами, опиралась на его меч.

– Чего тебе, старая? – крикнул Фома, не оборачиваясь и шёпотком добавил: – Хадрия не чужда колдовства, но тсс!..

Он заговорщицки приложил палец к губам.

– Святейший патриарх не одобряет такие дела. Однако Хадрия вскормила Елену и Галактиона своим молоком. Она чрезвычайно предана нам…

Между тем Хадрия положила меч на плечо, примерно так же, как это делают императорские наемники-варяги, приблизилась. Старая нянька удерживала его легко, словно это было не оружие, а простое помело. Зачем она принесла меч?

– Прибежал заплаканный отрок. Илия его имя, – «прокаркала» старуха. – Без памяти, без толку бормочет об убийстве в поганом месте, именуемом «Вислоухим лошаком». Говорит, там случилась резня.

Володарь выхватил ножны у неё из рук.

– Седлай коня! – выдохнул он.

– Осёдлан, – был ответ. – Отрок уж заждался. Рыдает.

* * *

Володарь вбежал в полумрак конюшни. Тишину знойного полдня нарушали лишь отдалённые портовые шумы да отчётливое зудение оводов. Где-то неподалёку монотонно капала вода, и он пошёл на звук. Позади глухо стучали копыта Жемчуга. Володарь знал: Илюша сидит в седле, следует за ним неотлучно.

Тела Сачи и Мэтигая были подвешены высоко, к стропилам потолка. В предусмотрительно подставленные вёдра натекло много уже успевшей потемнеть крови. Она начала подсыхать, подернулась пленкой. Володарь задумчиво прикоснулся к ней и отдёрнул руку. Илюша застучал огнивом, и вскоре колеблющееся пламя факела осветило полумрак конюшни. Задрав голову, Володарь смотрел на иссечённые ударами тела. Илюша глухо рыдал, Жемчуг скалился, задирал голову, словно хотел бы выдернуть узду из хозяйской руки, но силы оставили его. Володарь чувствовал: Елена здесь, стоит за его спиной, неподвижна, как мраморное изваяние на форуме. Что она сделает? Заплачет? Бросится ему на шею? Будет умолять снять мертвецов со стропил? Помнит ли она, как Сача набросилась на неё с ножом?

– Все умерли… – тихо проговорил он.

– Не все, – эхом отозвалась Елена. Она действительно была здесь, и голосок её был звонок, как обычно. – Довольно плакать, Илия! Полезай наверх, перережь путы.

Володарь слышал, как Илюша выскочил из седла. А потом мёртвые тела глухо ударились о пол конюшни. Он нашёл в углу сваленные в кучу торока, достал из них большие, пропахшие конским потом куски грубой материи. Откуда-то явилась Хадрия с огромным ушатом воды. Бормоча молитвы на малопонятном Володарю наречии, она обмывала кровь с тел Мэтигая и Сачи, водила тряпицей по странным рисункам на телах брата и сестры, цокая языком и, казалось, хвалила искусство живописца, так ловко изобразившего на человеческой коже чудесных птиц, зверей, рыб и бабочек. Это Хадрия сняла с запястья Сачи свитую в тугой жгут белую прядь.

– Ишь ты! Памятка от возлюбленного! – проговорила она, искоса глянув на Володаря. – Но не от тебя.

Князь вырвал из жилистой руки старухи белую прядку, торопливо спрятал в поясной кошель, прошептал едва слышно:

– Я отомщу…

Володарь и Илья обернули мёртвые тела в куски пропахшей лошадиным потом материи. Потом, уже под утро, явилась ещё подмога. Разряженные в шелка слуги Агаллиана принесли крытые белоснежным крепом похоронные носилки. На шёлковом балдахине золотыми нитями были вышиты кресты. Бездыханные тела половцев положили в них. Елена снова возникла, будто ниоткуда, будто до этого, во всё время скорбных хлопот бесплотным духом парила под стропилами потолка.

– Какой они были веры? – тихо спросила она.

– Язычники… – отозвался Володарь. – Я скорблю…

Он шарил по голове в поисках шапки, но та куда-то запропала. Тогда он истово перекрестился, наконец, найдя в себе силы, протолкнул тугой ком, ставший в горле, заговорил: