Читать книгу "Путешествие еды - Мэри Роуч"

Молочные продукты – лишь часть биологического заговора, в который входят и бобовые. Злокозненные углеводы попадают в ободочную кишку почти нетронутыми, поскольку тонкий кишечник не может расщепить их на что-то, полностью усваиваемое. Микроорганизмы, живущие в толстом кишечнике, дорываются до них и пируют всласть, одновременно порождая облака водорода. Гастроэнтерологи легко диагностируют плохое усвоение лактозы (как и клейковины, к слову). В районе Калифорнийского залива, где я живу, люди предпочитают самодиагностику. Ну и ошибаются в постановке диагнозов, конечно. «Молочный сахар часто сопутствует молочному жиру, а избыток жира вредит кишечнику, – говорит гастроэнтеролог Майк Джонс. – Люди, заявляющие о собственной непереносимости лактозы, как правило, твердят и о неспособности хорошо усваивать клейковину. Однако в большинстве случаев не приводят подтверждений ни того, ни другого».

А вот истинное нарушение усвоения лактозы никому не в радость. Именно оно послужило источником вéтров, испускаемых пациентом, чье имя скрывалось под псевдонимом А. О. Сутольф и чей случай в 1974 году нашел отражение на страницах величественного New England Journal of Medicine. Личность мистера Сутольфа и по сей день остается тщательно охраняемым секретом. Однако известно, что он испускал кишечные газы 34 раза в день. Для сравнения: взрослый человек, нормально переносящий лактозу, должен пукать в среднем не более 22 раз в день с пиковой нагрузкой, отмечаемой дважды: спустя пять часов после ланча и через такое же время после обеда[168]. Лен утверждает, что пятичасовой пик пополудни – по крайней мере, отчасти – носит искусственный характер, являясь продуктом исключительно антропогенной деятельности. «Пока вы на работе, вы все держите в себе. Но как только садитесь в машину, чтобы ехать домой, все вырывается наружу».

В этот момент Клигерман насупился. Немного раньше Лен попытался рассказать историю, начинавшуюся словами: «Жил на одном этаже со мной новичок-первокурсник…» Однако Алан рассказчика словно холодной водой окатил: «В этом нет ничего смешного».

Когда Клигерман встал, чтобы ответить на телефонный звонок, я быстренько придвинула стул поближе к Бетти Корсон. Я жаждала узнать, кто в последнее время звонил на горячую линию Beano. Бетти поведала об одной даме, чей парень имел привычку постоянно съезжать на обочину, чтобы «проверить воздух в шинах». Наиболее типичные звонки поступают от женщин, большей частью, принадлежащих к тому же поколению, что и моя мать, и желающих, чтобы никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не мог их слышать. Или от той мучимой газами сестры из монастыря Святого Духа, звонившей в этот день утром. «Она говорила очень спокойно», – добавила Карсон.

Но почему бы просто не обходиться без бобовых? Некоторые люди не могут, уверяет Бетти. Я сподвигла ее привести хотя бы один пример того, как человека что-то заставляет есть бобы. Она начала издалека и напомнила о «любителях пережаренных бобов»[169]. Эти «гурманы» существуют, и они звонят на горячую линию фирмы. «Вы представляете? – она хлопнула ладонью по столу ей-богу!» В отсутствие Клигермана застольная беседа несколько утратила общее направление.

Могу привести пример того, как бобы приходится есть вопреки своей воле. Осужденных, находящихся в одиночных камерах государственных тюрем, иногда кормят одной и той же – питательной, но абсолютно неаппетитной – пищей, называемой Nutraloaf[170]. (Среди тех, кому дают эту «пищу», нередко находятся и те, кого интересовало чужое столовое серебро. Nutraloaf – это именно то кушанье, которое можно брать из миски и есть прямо руками). Бобы – неизменно основной ингредиент. К ним добавляются хлебные крошки, мука из грубой пшеницы с отрубями и капуста – все эти компоненты известны как основные продукты, вызывающие метеоризм.

Заключенные из нескольких тюрем подавали в суд на том основании, что «хлеб» такого рода трижды в день – явная жестокость и форма наказания, выходящая за пределы общепринятых норм. В посвященной этому предмету статье, которую я читала, говорилось в основном о вкусе. Однако немолодые сидельцы могли бы, пожалуй, выступить со своим судебным иском, напирая на боль от избыточных кишечных газов. Возвращаясь к столу, Клигерман нес с собой нечто, выглядевшее коробкой из-под картофельных чипсов, к которой была подсоединена дыхательная трубка – наподобие тех, что используются для ныряния в неглубоких местах. Он пояснил: прежде чем я начну есть бобы, ему необходимо снять базовые показания. И протянул прибор мне: «Когда будете выдувать…»

Да нет, не похоже, чтобы Клигерману нужен был сленг в разговоре о вéтрах. И вскоре стало ясно, что эта трубка, как и всякий шноркель[171], предназначена для «верхнего этажа», а не для «нижнего». Мне как-то полегчало, но при этом я чувствовала и некоторое разочарование: всего-то тест на уровень водорода в выдыхаемом воздухе. Возможно, вы слышали, что этот показатель позволяет до некоторой степени судить о содержании водорода в газах, отводимых через прямую кишку. Это происходит потому, что определенный процент водорода, продуцируемого в толстом кишечнике, поступает в кровь, достигает легких и затем выдыхается. Такая проба и дает исследователям метеоризма простой и надежный метод измерения уровня газообразования, не требующий ни от кого пукать в специальный баллончик.

Хотя… Вплоть до 1970-х так все и делалось. Ушедший на покой специалист по бобам рассказал мне о том, как проект по исследованию метеоризма проводил человек с исключительно подходящим случаю именем – Колин Лики[172]. Дело происходило в центре по изучению питания в английском городке Чиппинг-Кэмпден близ Стратфорда-на-Эйвоне. Была бы я обычной туристской, так, должно быть, и не пошла бы к Шекспиру, а направилась бы прямиком в Чиппинг-Кэмпден – чтобы, как говорится, бросить взгляд[173].