Читать книгу "Оборотный город - Андрей Белянин"

И ведь набегут пачками! Немцы, французы да англичане у нас в России преохотнейше на работу устраиваются – помещики платят хорошо, работа не пыльная, житьё-бытьё на свежем воздухе, да ещё всегда есть шанс, что глупая барынька влюбится в своего гувернёра, а там законный брак и половина поместья в приданое! Чем не жизнь для занюханного бретонца или нищего йоркширца?

Но, с другой стороны, и риск немалый, в смысле на кого нарвёшься. Есть такие крутые баре из бывших военных, тоже женившиеся по материальным соображениям, что при первом подозрении так высекут на конюшне любого иностранца, что ни суда ни управы потом не сыщешь. Зато доченьку любимую от искушения уберегут, что более важно…

За этими пустыми мыслями мы неспешно выбрались к Дону. Потом подумали оба, араб покосился на меня, я ему ободряюще улыбнулся, и мы махнули вскачь к старому кладбищу, проверить одну интересную идею.

– Есть такое древнее поверье, что если непорочный юноша на ни разу ещё не повязанном жеребце проедет по кладбищу утром, то над могилой, где лежит упырь, конь непременно встанет. У нас иной расклад – я уже, а ты давно не непорочен, было дело, каюсь, может, и стоило жениться, но Господь судил иначе, и спасибо ему. Упыри в могилах нам тоже без надобности. Мы просто гуляем меж могил, и твоя задача встать там, где почуешь что-нибудь… что-нибудь… ну хоть что-нибудь!

Дядюшкин жеребец не стал спорить, более того, думаю, ему тоже было жутко интересно. Эти арабы, вообще, невероятно шкодливы, за ними только глаз да глаз…

– Пойдём по кругу. Левее, ещё левее. Стоять. Думать. Ничего? Пошли дальше. Эта могилка не подозрительна? А вон та, в пожухлых цветочках? Ладно, не настаиваю. Здесь тоже ничего не чуешь? Тогда осторожнее, тут собака гуляла, а они за собой не закапывают. В лесок не тяни, крутимся здесь. Да, если надо, пойдём по второму и третьему кругу, тебе не всё равно, где свежим воздухом дышать? Дыши на кладбище!

Конь молча выслушивал все мои команды и пожелания, разве что утвердительно всхрапывая время от времени. Я тоже старательно тужился изо всех сил в надежде угадать таинственные токи из-под земли, но, увы, все мои перехваленные таланты характерника оказались бесполезны.

Если сокровище действительно было зарыто где-то здесь, то оно ничем не проявляло себя. Я понимал, что клад заговорён, что он не открывается первому встречному, что, не обладая колдовским умением, его вообще не увидишь, даже если в двух шагах пройдёшь. Просто надеялся объединением моих скромных сил и животного чутья араба хоть что-то прояснить, а ни хрена не проясняется. Вот ведь хочу не хочу, а придётся вновь идти на поклон к Катеньке…

– Эй, что-то не так? – Задумавшись, я не сразу сообразил, что жеребец замер на месте, как мраморная статуя. А опустив взгляд, едва не свалился с седла – заднюю ногу моего араба крепко держала за копыто коричневая рука недосгнившего скелета. Я медленно потянулся за нагайкой, но в ту же минуту земля дрогнула, и на свет божий показался облезлый череп. На меня уставились пустые, полузабитые песком и глиной глазницы… Ещё один неупокоенный француз?

– Я ждал тебя, Иловайский. – Хриплый голос на чистом русском развеял мои домыслы. Значит, своя нечисть, местная, уже утешает…

– А мы знакомы?

– Тебя все знают.

– Так уж и все… – Я более-менее успокоился и попросил: – Хотите поговорить – ради бога, но коня моего отпустите. Лошади – существа пугливые, с ними так нельзя.

– А нам, умершим, копытами по башке стучать можно, что ли?! – отрезал он. – Сиди тихо и слушай!

Разумеется, я спорить не стал. Да и никто бы особенно не кочевряжился перед хлипким на вид существом, которое одной рукой способно удержать молодого жеребца, введя его практически в остолбенелое состояние. Естественно, пришлось молча кивнуть и слушать.

– Раз уж ты задумал недоброе дело – прах на погосте лопатой ворошить, так сначала о месте этом всё знать должен, о могилах наших, о людях, что здесь лежат. О каждом и о каждой, о судьбе, о жизни, о смерти, о…

– О, Матерь Божья, так это мне тут до морковкиной загоди торчать! – хватаясь за голову, взвыл я. – Может, мне это всё ещё и записывать?!

– Недурно бы…

– А-а… тогда отпустите нас на минуточку, мы галопом в село и обратно, только письменные принадлежности возьмём и…

– Тогда лучше запоминай. – Нечисть на этот раз пошла догадливая, аж тошно, и я бы действительно застрял здесь надолго, если б впереди не замаячила знакомая старушечья фигурка.

И мига не прошло, как бодрая бабка Фрося уже стояла напротив нас, грозная, как целый полк императорских кавалергардов.

– Иловайский! Ты чё тут застрял? Тебя с утра Хозяйка обыскалася, дружки твои упырьские шляются неведомо где и ты не телишься! А ну дуй за мной!

– Куда?! – страдальчески улыбнулись до ушей и я, и мой конь. – Нам тут, между прочим, и шагу ступить не дают. А так мы бы со всем нашим удовольствием…

– Чёй-то? Это ктой-то? Гоша, ты, что ли?! – Скрюченная нищенка, уперев руки в бока, наклонилась над примолкшим черепом и злонамеренно пнула его лаптем в челюсть. – Ты чего мне народ мутишь? Тебе опять лясы почесать не с кем? Забыл, что на Иловайского по гроб жизни охранная грамота отписана и чё тебе потом Хозяйка при всех оторвёт, позвенит и в глотку засунет?!

Я тихо припух в седле, араб так же молча прижал уши – чтоб дряхлые бабушки в возрасте «столько из вежливости не живут» таким образом выражались?

– Ну а ты, хорунжий, чего лопухи развесил? Али не видишь сам, что энто Гоша Лысый, болтун известный, сам из бывших убивцев, потому и неупокоен, сама земля его не берёт. Дай ему нагайкой промеж глаз да и езжай куда надо!

– Ага, как же, – не поверил я. – Он одними пальчиками лошадь держит!

– Да брось, жеребец у тебя иностранный, пуганый, к нашим российским реалиям не приученный, со страху так стоит, словно в штаны наложил.

Араб вытаращил глаза, возмущённо фыркнул резными ноздрями, словно бы сражённый незаслуженным оскорблением в самое сердце, и резко дёрнул копытом – сухая рука скелета отлетела шага на три.

– Эй, больно же! – вскрикнул так называемый Гоша. – Мне ж теперь за ней до вечера ползти, совесть есть, вообще?!

Мы с конём переглянулись, и я, свесившись с седла, со всего маху огрел череп плетью! Той самой, прохоровской, с вшитой пулей на конце. Мат-перемат огласил всё кладбище, болтливый череп исчез, прикрывая свежую дырку в голове, а бабка Фрося удовлетворённо показала мне большой палец и поторопила:

– Пошли, пошли, Иловайский! Хозяйка ждёт да сердится, а мне с ней ссориться не резон.

– Мы готовы.

– Ктой-то мы? Ты пешим отправишься, без коня.

– Ага, как же, брошу я его здесь одного…

– Дык мы ж через могилу пойдём, твоей скотине всё одно не пролезть!

– Значит, пойдём другой дорогой, Хозяйка ведь хочет видеть меня как можно скорее? Так вот, верхом по-любому быстрее получится.