Читать книгу "Дело №306 - Матвей Ройзман"

Лжекомаров тяжело вздыхает. Мозарин переглядывается с Градовым: а этот самозванец все еще виляет, все еще пытается изобразить из себя жертву.

— Семен Семенович посоветовал мне запутать следствие, — вдруг заявляет преступник. — С этой целью я использовал листок из записной книжки Румянцева…

— Вы лжете! — прервал его Градов. — Вы лжете, приписывая все подлости только Семену Семеновичу. Он убивал сотни советских людей, а вы, наверное, еще больше! Но в вашем вранье разберутся работники госбезопасности. И ясно, почему вы покончили с Ольгой так нагло, почти открыто… И разбросали ее вещи. Чтобы было похоже на дело рук отвергнутого, вспыльчивого художника.

Преступник читает в глазах Градова суровый приговор. Как черепаха в панцирь, он вбирает голову в плечи, выходит, за ним следует конвоир. Растерянно мигая, шпион плетется по коридору.

Градов тут же докладывает по телефону Турбаеву о том, кто такой преступник, и просит немедленно сообщить об этом в Управление государственной безопасности.

— Я уже говорил там о деле Комарова, — отвечает комиссар. — Только что оттуда звонили. Вчера в Рижском порту задержали трех человек. И среди них, как сейчас выяснилось, оказался мистер Семен Семенович…

— Вот это здорово! — восклицает Градов.

На следующий день в кабинет полковника пришли Мозарин, Корнева и Воронов. Градов устало улыбнулся молодым людям, которые не раз работали под его началом, переживали вместе с ним успехи и неудачи.

— Ну что ж, друзья мои, — проговорил он, усаживаясь на диван, — комиссар сейчас зайдет сюда, а пока я хочу сказать о том, что дополнительно выяснили о Лжекомарове. Это не такая уж пешка в руках гестапо и ЦРУ. Этот палач и предатель, пытаясь пробраться в Америку, сам предложил изобразить там из себя «беглеца по политическим мотивам». Воображаете, что случилось бы, если бы этот «Комаров» очутился в Америке с подлинными советскими документами? Газеты немедленно стали бы обливать Советский Союз помоями и вопить: «Жертва Советов под защитой американского флага!», «Пятьсот слов Комарова о советской агрессии», «Почему меня обвинили в убийстве жены?» и так далее. Моментально, с помощью управления стратегических служб, выбросили бы на рынок «Записки очевидца о красной России», под названием: «Я предпочел статую Свободы». Швырнули бы миллионы, чтобы сделать «достоверный» фильм по этой гнусной книге! Заготовки к ней, кое-какие записи обнаружены при задержании Семена Семеновича. Эти записки он должен был из Риги переправить в Соединенные Штаты, в ЦРУ, а там бы уж от имени Комарова сочинили такое!.. Полковник стукнул кулаком по столу.

— А как же насчет матери Комарова и брата? — спрашивает Корнева.

— Они были эвакуированы в Свердловск, оттуда переехали в Нижний Тагил. В Калинине погибла другая семья Комаровых. Фамилия распространенная. В той семье мать также звали Анной Васильевной. В общем — накладочка в работе гестаповской агентуры! Мы еще раз должны убедиться, что уголовный преступник был опорой гестаповцев на оккупированной гитлеровцами территории. Уголовщина дает кадры и другим иностранным разведкам. Но эти разведки просчитываются. Уголовный преступник — это прежде всего и в большинстве шкурник и трус. Он действует только по принуждению, под страхом. Но, спасая свою шкуру, готов пойти на все. Сами подумайте, какой получится из него шпион, диверсант или террорист? При серьезном испытании, когда придется жертвовать жизнью, такой фрукт провалится, а это повлечет за собой провал всех, кто с ним связан. Поэтому можно добавить: да, уголовные преступники — нынешняя опора разведок капиталистических стран, но очень рискованная и непрочная.

Градов подошел к молодым людям и поздравил их с удачным окончанием работы.

— Вы, капитан, сегодня же, не откладывая, поезжайте к товарищу Мартынову, расскажите, чем кончилось следствие. Объясните, что Оля Комарова предпочла погибнуть, но не выдала государственную тайну…

В комнату вошел комиссар Турбаев. Он стоял, поглядывая на градовских птенцов. Губы его тронула довольная улыбка. Он сказал Градову, что им обоим надо сейчас же отправиться по делу Комарова к высшему начальству.

— А вы хорошо поработали! — сказал Турбаев Мозарину. — Благодарю вас, товарищ капитан!

— Служу Советскому Союзу! — четко ответил молодой офицер.

Москва, 1952–1954 гг.

ВОР-НЕВИДИМКА

СТРАННОЕ ПИСЬМО

В скверике против стеклобетонного здания редакции я встретил Веру Ивановну Майорову, которую знавал еще студенткой факультета журналистики. Окончив университет, она начала работать литсотрудником отдела информации одной из московских газет. Вскоре она стала разъездным корреспондентом, и ее имя все чаще появлялось на газетной полосе под яркими очерками и острыми, дельными корреспонденциями из разных мест страны. Судя по газете, она часто выезжала для проверки на месте писем, сигналов и предложений читателей. Ее выступления по читательским письмам и комментарии к ним были всегда убедительны, интересны. И я от души радовался тому, что из студентки Верочки получился боевой журналист, с отзывчивым, горячим сердцем и трезвым, аналитическим умом…

Вера Ивановна поинтересовалась, зачем я пожаловал в редакцию. Я признался, что работал в последнее время над повестью, порядочно написал и… вдруг увяз на полпути. Вот уже месяц, как не продвинулся ни на строчку вперед! Впустую перелистываю свои записные книжки, дневники… Сюжет, вначале увлекавший меня, как-то потускнел. И я решил сделать паузу в работе, переключиться, набраться новых впечатлений. Иногда это помогает. Ходил по городу с красной повязкой дружинника, теперь работаю общественным участковым уполномоченным милиции… Словом, наблюдаю житейские трагедии и комедии.

— И что же вы хотите предложить газете? — спросила Вера Ивановна. — Трагедию или комедию?

— Ни то, ни другое… Просто по старой памяти решил наведаться в редакцию, посмотреть письма читателей. С удовольствием поехал бы от газеты расследовать какое-либо интересное письмо, распутать сложный узел, помочь восстановить справедливость. Откровенно говоря, ваши выступления по читательским письмам натолкнули меня на эту мысль. Может быть, и повесть моя сдвинется с мели…

Вера Ивановна задумалась, затем сказала:

— Писем мы получаем действительно очень много. Наш отдел буквально задыхается. Есть письма — крик о помощи, SOS, требующие немедленного оперативного вмешательства в судьбу человека; есть письма «рационализаторские», продиктованные заботой о государственных и общественных интересах; много писем разоблачительных: о расточительстве и хищениях, произволе, нарушении советских законов… Наконец, есть ненавистные мне письма: кляузников, сутяжников и графоманов. К счастью, таких писем в нашей почте не так уж много. Больше писем от суровых, неуемных ратоборцев за какое-либо серьезное государственное дело. Они пишут в защиту народных промыслов, искусств, исторических памятников, природы.

— Вера Ивановна! — взмолился я. — Вы еще больше меня раззадорили!