Читать книгу "Простые смертные - Дэвид Митчелл"

– Desole de vous embeter, mais j’etais installe la-haut… – я указал на Орлиное Гнездо, но она по-прежнему смотрела на меня так, словно видит впервые, – …il y a deux minutes et j’ai oublié mon gant. Est-ce que vous l’auriez trouvé?[99]

Спокойная, как гоблин, бегущий по следу разгневанного хоббита, она нагнулась и вытащила из-под стола мою перчатку.

– Bizarre, cette manie que le gents comme vous ont d’oulier leur gants dans les bars[100].

Отлично, значит, она видит меня насквозь.

– C’est surtout ce gant; ça lui arrive souvent[101]. – Я поднял свою перчатку, точно напроказившего щенка, и ворчливо спросил у нее: – Qu’est-ce qu’on dit à la dame?[102]– Но девушка так на меня посмотрела, что шутка умерла у меня на устах. – En tout cas, merci. Je m’appelle Hugo. Hugo Lamb. Et si pour vous, ça fait… – Черт, как же по-французски будет «превосходно»? – …chic, eh bien le type qui ne prend que des cocktails s’appelle Руфус Четвинд-Питт. Je ne plaisante pas[103].

Она даже глазом не моргнула. Вновь появился Гюнтер с целым подносом пустых стаканов.

– Почему ты говоришь с Холли по-французски, Хьюго? – спросил он.

Я с озадаченным видом посмотрел на него:

– А как мне еще с ней говорить?

– По-моему, ему просто хочется применить на практике знание французского языка, – сказала девушка на чистейшем английском, причем выговор у нее был типичной жительницы Лондона. – А клиент всегда прав, верно, Гюнтер?

– Эй, Гюнтер! – окликнул его какой-то австралиец, стоявший у стола с настольным футболом. – Эта ублюдочная машинка ведет себя просто непорядочно! Я только и делаю, что кормлю ее франками, а она и не думает мне выдавать приз!

Гюнтер подошел к нему, а Холли стала загружать грязные стаканы в посудомоечную машину. Тем временем я попытался сообразить, в чем тут дело. Когда она там, на черной трассе, вернула мне удравшую лыжу, мы разговаривали по-французски, и она ни слова не сказала по-английски, хотя мой акцент, безусловно, тут же меня выдал; впрочем, это-то как раз понятно: когда хорошенькая женщина работает на лыжном курорте, к ней наверняка по пять раз на дню подкатываются всякие типы, и если она разговаривает по-французски даже с англоязычной публикой, это весьма усиливает ее оборону.

– Я лишь хотел поблагодарить вас за то, что тогда, днем, вы вернули мне мою лыжу, – сказал я.

– Вы меня уже поблагодарили. – Пожалуй, она из рабочей семьи; но богатенькие мальчики ее ничуть не смущают; очень хороший французский.

– Это верно, но я бы медленно умирал от переохлаждения в пустынном швейцарском лесу, если бы вы меня не спасли. Может быть, мы вместе пообедаем?

– Пока туристы обедают, я работаю в баре.

– В таком случае мы могли бы вместе позавтракать?

– К тому времени, когда вы обычно завтракаете, я уже часа два как выволакиваю отсюда горы грязи, а потом еще как минимум два часа навожу чистоту. – Холли с грохотом захлопнула посудомоечную машину. – А потом я иду кататься на лыжах. У меня каждая минута на счету. Извините.

Терпение – лучший союзник охотника, и я сказал:

– Хорошо, я все понял. И мне в любом случае не хотелось бы, чтобы ваш бойфренд неправильно расценил мои намерения.

Она сделала вид, что ей нужно что-то достать из нижнего ящика кухонного стола.

– Разве вас не ждут друзья? – спросила она, не разгибаясь.

Так, четыре к одному, что никакого бойфренда у нее нет!

– Я пробуду здесь еще дней десять, – сказал я. – Так что наверняка еще увижу вас. До свидания, Холли.

– До свидания. – И катись отсюда к такой-то матери, прибавили ее огромные, как у привидения, голубые глаза.

30 декабря

Гул парижской толпы сменился нудным воем снегоуборочной машины, а мои поиски некоего одноглазого, как Циклоп, ребенка по всем сиротским приютам Франции завершилась тем, что в мою крошечную комнатку в фамильном швейцарском шале Четвинд-Питтов явилась Иммакюле Константен и строго сказала: Вы ведь и не жили толком, Хьюго, пока не пригубили Черного Вина. И после этого я наконец проснулся – в знакомой мансарде Четвинд-Питта, крепко прижавшись своими причиндалами к какой-то загадочной трубе, огромной, как ракета «земля – воздух». Шкаф с книгами, глобус, махровый халат, висящий на двери, плотные шторы… «Вот сюда, на чердак, мы селим тех, кто получает стипендию!» – не слишком удачно пошутил Четвинд-Питт, когда я впервые приехал в Швейцарию. В старинной трубе что-то ухало и вздыхало. Все ясно: алкоголь плюс высота вызывают странные эротические сны. Я лежал в теплом чреве постели и думал об этой официантке по имени Холли. Похоже, я уже успел позабыть лицо Марианджелы, хотя тело ее все-таки еще немного помнил, зато лицо Холли вспоминалось мне в мельчайших, прямо-таки фотографических, подробностях. Надо было спросить у Гюнтера, как ее фамилия. Вскоре колокола на церкви Сент-Аньес пробили восемь. Странно, но и во сне мне слышались колокола. Рот был пересохшим, как лунная пыль, и я с жадностью выпил стакан воды, стоявший на прикроватном столике, а заодно и полюбовался весьма приличной кучкой франков, которую вчера высыпал возле лампы, – выигрыш после ночной пульки с Четвинд-Питтом. Ха! Он, конечно, возжелает отыграться, но игрок, жаждущий выигрыша, неизбежно проигрывает, ибо становится небрежным.

Сперва я заглянул в крошечный туалет, устроенный в мансарде, а затем опустил лицо в таз с ледяной водой и держал его там, пока не сосчитал до десяти, после чего раздернул шторы и отворил ставни, впустив в комнатку утренний свет, оказавшийся настолько резким, что даже глаза защипало. Я спрятал свой вчерашний выигрыш в тайник, который устроил под половой доской – я специально расшатал эту доску еще два года назад, – сделал привычные сто приседаний, надел теплый махровый халат и стал спускаться по крутой деревянной лесенке вниз, крепко держась за веревочные перила. Четвинд-Питт все еще храпел у себя в комнате. Я спустился еще ниже и в гостиной с задернутыми шторами обнаружил Фицсиммонса и Куинна, которые спали на кожаных диванах, зарывшись в груду одеял. Видак прокрутил и выплюнул кассету с «Волшебником страны Оз», но из магнитофона, явно включенного на повтор, все еще доносилась «Dark Side of the Moon» «Pink Floyd». В воздухе пахло гашишем, в камине тлели вчерашние угли. Я на цыпочках прошел между этими любителями поиграть в настольный футбол, хрустя какими-то непонятными крошками, рассыпанными по ковру, и подбросил в камин большое полено и немного растопки. Язычки пламени сразу принялись лизать долгожданную пищу. Над каминной полкой висела голландская винтовка, привезенная с Бурской войны, а на полке в серебряной рамке стояла фотография отца Четвинд-Питта, пожимающего руку Генри Киссинджеру в Вашингтоне году так в 1984-м. Я прошел на кухню и только стал наливать себе грейпфрутовый сок, как негромко зазвонил телефон. Я снял трубку и вежливо сказал: