Читать книгу "Серьезные мужчины - Ману Джозеф"

– Я отдавала себе отчет в последствиях. Мне необходимо было принять решение.

– Мы это понимаем, – сказал он добродушно, и тут на его лице отразилось удивление: в дверях стоял человек.

Айян Мани держал в руке записку.

– Доктор Ачарья попросил передать, – сказал он комиссии и помахал сложенным письмом. Двинулся к Басу, и тот церемонно произнес:

– Подойдите.

От этого слова Айян на миг замер, после чего зашагал дальше. Он вручил Басу записку, и тот прочел ее собравшимся:

– «Отвечать на обвинения такого рода или являться на комиссию такого состава – ниже моего достоинства. Не крючкотворам и подчиненным меня допрашивать. В свою защиту предоставляю все свое прошлое. Арвинд Ачарья».

На мгновенье Опарне привиделось, что Басу чарующе грандиозен. Но потом она осознала, что ей это кажется, потому что он читает вслух написанное таким человеком.

Басу порвал письмо и вручил клочки Айяну.

– Можете передать ему вот это, – сказал он и быстро глянул на Опарну: впечатлилась ли? – Я воспринимаю это как прямой вызов самому Министру обороны, – подытожил Басу. Айян покинул комнату, крепко зажав обрывки в кулаке. Он мечтал вручить их Ачарье.

Басу вгляделся в Опарну с эдакой, как ему мнилось, мудростью и изрек:

– Совершённое вами, хоть и под давлением, – скверно. Вы опозорили Институт. Но вы поступили правильно, решив взять на себя ответственность и уволиться.

Опарна в очередной раз заставила себя вспомнить безвременную кончину бабушки.

Басу умолк и кивнул на остальных членов комиссии.

– Нам больше нечего добавить, кроме одного: если бы не ваше мужество, этот инцидент остался бы нераскрытым. Желаете ли пересмотреть свое решение об увольнении?

– Нет, – ответила она. Поспешность ответа удивила его, и он забыл, что хотел сказать дальше.

Намбодри прищурился и посмотрел на нее искоса.

– Может, мы изыщем для вас место в одном из институтов, подведомственных Министерству обороны?

– Я сейчас не в том положении, чтобы раздумывать о своем будущем, – сказала она, вставая. Мужчины тоже поднялись – попрощаться. Она подняла с пола сумочку и молча вышла.

Айян Мани не сомневался: с сего дня Опарну в Институте более никогда не увидят. В пылу грядущих дней, покуда скандал будет бушевать на телеэкранах, она заляжет на дно. И останется там же еще долго, пока люди не перестанут ее искать. Сделается смутным воспоминанием, к какому взывать будут с потехой: «А помнишь Опарну?»

Айян представил будущее Опарны. Она продолжит брести по жизни, моля мужчин о любви и пугая их силой своего обожания, выйдет замуж за того, чей запах сможет выносить, а затем продолжит поиск любви. И будет страдать одиночеством этих романов. И иногда по утрам, под взглядами мужчин, благодарящих фортуну за такую легкую поживу, станет сносить позор облачения, что унизительнее раздевания. И так пройдет каждый день ее жизни, пока не обретет она прибежище в покое старости.

Айян, увидев это все внутренним взором, ждал прилива удовольствия. Но тот не случился. Лишь незнакомая сердечная боль. Боль за красавицу, чье страдание никто не понимает до конца и чьи муки используют в своей большой игре стервятники.

Разбирательство длилось всего один день. После отбытия Опарны младшие научные сотрудники, участвовавшие в Шаровой миссии, нервно входили и выходили из комнаты комиссии, ничего к расследованию не прибавляя. Комиссия отложила в сторону скандал с пробой и решила заслушать жалобы тринадцати ученых, заявивших, что Ачарья мучил их ментально. Это подсуетился Намбодри.

Свидетельств против Ачарьи много бы не было в любом случае. Намбодри понимал: нельзя целиком полагаться на месть женщины. А вот в месть мужчин он верил полностью, равно как и в их природную жестокость, с какой достопочтенному и заносчивому человеку нанесут смертельные удары, когда он рухнет с пьедестала. По представлениям Намбодри о том, как все устроено, война посредственностей шла в каждой конторе. Посредственности в этой битве рано или поздно побеждали. Таково право простых людей на выживание в своих норках и на проворачивание своих делишек. Но гении мешают им. Вторгаются со своими грандиозными планами, высокой планкой и гордой неспособностью раздавать липовые комплименты. Даже в Институте фантастических устремлений, где имелось воображаемое почтение к абсолютному дару, поскольку он придавал блеска всем, бунт зрел непрестанно. Сдержанный, но зрел. Что еще хуже, старик завоевал всеобщий предмет воздыхания – Опарну. И потому Ачарью ненавидели не только его враги, но и, втихаря, многие его поклонники. Намбодри знал: такова сущность мужчин.

Приходили теоретики-струнники и сообщали комиссии, как травил их Ачарья за математическую структуру вселенной, за то, что они со своей Теорией всего идут в тупик, и за преступную веру в Большой взрыв. Радиоастрономы жаловались, что Ачарья несправедливо отказал их поиску внеземного разума в научности и что их не пускали на семинары SETI, потому что директор хотел перекачать все до единой рупии в свою Шаровую миссию. Те же, у кого не было внятных претензий, говорили, что такой чванливый и чудной глава Института – нелепость. Возле комнаты расследования, в коридорах, в библиотеке, в столовой, на дорожках вокруг холмистых газонов шли страстные дебаты, впрямь ли Ачарья – жулик. Сообществу необходимо было выбрать между потехой убежденности в его виновности и скучным благородством веры в его натуру. В такие дни человеку нужнее добрая воля, нежели гений. К вечеру с внезапной и решительной силой избитой истины разнесся слух, что Ачарья во всем сознался перед комиссией, что он покаялся. Источником этой истины всяк считал кого-то другого.

У закрытых ворот Института развлекалась охрана. Набухала туча репортеров. Прибывали съемочные группы, колонна ПТС[23]в узком переулке растянулась на сотню метров. Несколько часов назад Арвинд Ачарья вышел за ворота и безмолвным кораблем проплыл сквозь репортеров. Они гнались за ним, задавали вопросы, но он им ничего не сказал. Теперь они ожидали какого-нибудь масштабного заявления. Незримые машины общественных связей под управлением гения Джаны Намбодри бесперебойно поставляли к воротам минералку – и ошметки информации устами ученых, которых позднее будут цитировать как «достоверные источники» и «посвященных людей».

Когда толпа увидела, что к ней идут Басу и Намбодри, гул за воротами усилился. Охранники распахнули ворота. Репортеры бросились внутрь и увлекли этих двоих в свой водоворот. Басу пригладил свежепричесанные волосы. Намбодри замер с мудрой улыбкой и кивал тем репортерам, которых знал по имени. Его роль в этом вечере – немногословное должностное лицо, вынужденное принять бразды правления в минуту позора Института. Явился пресс-секретарь и вскинул руки.

– Все вопросы позже! – проорал он.

Басу воздел перед журналистами обе ладони и попросил их успокоиться.