Читать книгу "Просчитать невозможно - Сергей Самаров"

Беслан понимает, что его выведут за село и там пристрелят. Это обычная процедура, чтобы не поднимать в селе лишний шум. Так всегда делается. Но он спокоен и молча натягивает на себя куртку.

Абдул уже вышел, в комнате остается только один из его людей. Беслан тянется за своей шапкой, висящей на спинке кровати, и только тут замечает торчащую из-под подушки рукоятку штурмового пистолета. В темноте ее не видно со стороны. И рука легко ложится на рукоятку. Беслан поворачивается одновременно и телом и рукой, неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, поднимает ствол на уровень лица. Спутник Абдула отвернулся, смотрит эмиру в спину.

– Вот так! – говорит Беслан и тут же стреляет.

Тяжелая пуля буквально разносит голову боевика. Беслан тут же стреляет в дверной проем, где только что была спина Абдула, но спины там уже нет. Абдул успевает выскочить из дома. Но тут же и с улицы слышатся автоматные очереди. Слышно, как пули бьют в стены. Коротко звенит пробитое пулей оконное стекло.

Беслан выскакивает из двери во двор, перекатывается, чтобы не попасть под очередь Абдула или еще под чью-то очередь, и сразу бросается к правому углу дома, к входу в подвал. Но Абдул не стреляет. Его вообще нет во дворе. А за углом лежит на спине, раскинув руки, длиннобородый боевик. Пуля угодила ему в лоб. Из дверей подвала, спустившись на несколько ступенек, выглядывает мать, где-то дальше, ниже, звучит плач младшей сестры…

Беслан понимает, что кто-то пришел к нему на помощь, оборачивается, и кричит в ночь:

– Абду-ул! Ты предатель и подлец! Ты – мой «кровник»… Я все равно убью тебя!

3

Очередь… Короткая и хлесткая… Еще очередь… Автомат в сторону бросает, о каменный забор стволом бьет… Вроде бы, и темная тень видна, быстро проскальзывающая за углом забора, а попасть в такую мишень с одной руки трудно, почти невозможно. Автомат всегда для двух рук предназначен. Правда, видел Абдул человека с железными руками – тот сразу из двух автоматов стрелял, и не слишком стволы при этом от цели отводило. Но у того руки и в самом деле были железными… У него не такие. У него вообще практически одна рука, а вторая только мешается. Но приходится и второй рукой приклад придерживать. Сейчас для него это невыносимо трудно. И толку мало, потому что не видно даже, в кого стрелять.

Абдул уходит, отстреливаясь, и не понимает, с какой стороны приближается угроза, в какую сторону следует бежать, потому что он не подготовил, как готовил обычно для своего джамаата, несколько вариантов отхода. Он совершенно не ожидал встретить засаду в этом селе, не должно здесь быть засады – потому что никто не знал, что он заявится сюда, никто, кроме эмира Вагапа… Подозревать Вагапа трудно. И тем не менее засада появилась.

И теперь спешно, хотя и без паники, Абдул уходит через кладбище. Ему особенно сложно уходить. Невыносимо ноет нога, словно предлагает остановиться и присесть, прекратить сопротивление. Стонать, стонать и выть хочется от боли в руке. И каждая очередь, оставленная за спиной, каждый шаг, отдаляющий его от преследователей, боль увеличивают. Но крик Беслана Абдул услышать успел, этот крик вызвал в нем ярость от бессилия и невозможности ответить. И застрял в голове, требуя обязательного возвращения и сведения счетов, то есть того, что он не может сейчас сделать. И это тоже больно. Для властного характера больно…

Абдул слишком опытный полевой командир, чтобы немедленно возвращаться. И не страх его гонит в сторону, не страх заставляет превозмогать боль и характер, а понимание ситуации. Стену лбом не прошибешь, и автоматную очередь, направленную в грудь, не отодвинешь рукой, к тому же сломанной.

Периферийным зрением он видит, как неподалеку мелькают такие же бегущие, как и он, отстреливающиеся тени. Определяет сразу, как не однажды определял раньше, в ходе боя подобные ситуации – с ним осталось только два человека. Трое погибли в засаде. Надо выходить и уходить как можно быстрее. Ни о каком возвращении не может быть речи. И не пойдут за ним эти двое, даже если он решит вернуться. Они – не его бойцы. Они чужие, и другого человека зовут своим эмиром, а ему только помогают по воле своего эмира. И не пойдут за Абдулом почти на верную смерть…

Сразу за кладбищем они собираются вместе. Боевики смотрят настороженно, с испугом.

– Куда вы смотрели? – сухо спрашивает эмир Абдул. – Как засаду прозевали?

– Это мы т-тебя должны спросить, к-куда ты нас привел? Отк-куда т-там засада? – зло спрашивает в ответ один, заика.

– Я час назад пришел сюда. Откуда я мог знать о засаде? Вы целый день здесь сидите. Должны были увидеть…

– Ты привел их за собой! Троих наших убили, как и весь твой джамаат!

Вот что значит воевать с чужими моджахедами. Они не очень-то считаются с авторитетом эмира Абдула. Разве могли себе позволить его воины сказать такое? Он сразу пристрелил бы дерзкого. К тому же, видимо, они правы.

– Кто видел, что за парни в нас стреляли?

– «Краповые»…

Теперь эмир Абдул понимает, что они охотились именно за ним. И не случайная это засада, совсем не случайная. И не случайно они Беслана отпустили, совсем не случайно – они использовали бывшего снайпера как наживку, на которую должна клюнуть такая крупная рыбка, как эмир Абдул Мадаев.

– Уходим… Они наверняка начнут преследование… «Краповые» всегда цепко след держат… Соба-аки… Уходим!

– Не т-туда, – вдруг говорит один из моджахедов и ловким движением вырывает из руки Абдула автомат. Второй наставляет на него свой, предоставляя возможность первому без сопротивления взять и пистолет, а потом и снять с его плеч сумку. Ту самую сумку, в которой лежит единственный оставшийся миллион долларов.

– Что? Что такое? – не понимает Абдул.

Он и эту ситуацию не просчитал. Во второй раз сегодня ошибся.

– П-пока не вол-лнуйся.

– У нашего эмира тебя кое-кто ждет. Вагап велел тебя на базу доставить.

– Я туда и хотел. Отдай оружие…

– Вп-пер-ред! – и ствол автомата подталкивает Абдула под ребра.

Это больно. Это, кажется, даже больнее, чем привычная боль в руке и ноге.

А главное, это оскорбительно…

Абдул поворачивается резко в сторону, показанную вторым автоматным стволом. Теперь справа от него дальний хребет, над которым уже четко прорисовывается розовый контур – приближается рассвет.

* * *

Теперь уже они идут через более обжитые места. Обходят соседнее село стороной – там местное население не слишком надежно. Много родственников тех, кто служит в нынешнем правительстве и его структурах в Грозном. Зайдешь в село отдохнуть или перекусить, могут снова «краповые» на след сесть. Почуяв их, поднимают лай собаки. По нынешним временам, наличие собак в селе говорит только об одном – здесь люди живут не голодно, им и собак есть, чем кормить.

Эмир Абдул сначала пытается полностью контролировать ситуацию. Регистрирует каждое движение своих непредвиденных конвоиров. Кто не так ступает, кто при встрече с деревом или с камнем ствол не в ту сторону отводит, чтобы систематизировать сведения, и использовать в подходящий момент. Потом боль в ноге и в руке так донимают его, что становится не до контроля. Но мужской характер не позволяет эмиру Абдулу попросить устроить короткий привал. А сами они не догадываются. Не желают понять скудным своим умишком, что он уже несколько суток не имел полноценного отдыха, что он до кладбища-то, где они встретились, еле-еле добрался. Правда, там ему эти же люди сделали перевязку. Длиннобородый делал, тот, которого, похоже, убили или захватили в плен «краповые». Этот длиннобородый по гражданской профессии то ли фельдшер, то ли ветеринар, и повязки сделал профессионально. При этом авторитетно заявил, что рука сломана в лучевой кости, а на ноге простой ушиб, который не стоит внимания. Но сам эмир Абдул в ранах и ушибах понимает не меньше ветеринара и знает хорошо, что разрыв мениска определить на глазок невозможно. Нужен рентген. И с разрывом мениска много не походишь. Нужна операция, а потом гипс на колено…