Читать книгу "Финт покойной тети - Юлия Павлова"

— Уже нет.

— Что нет?

— Не инвалид. Лен, огромная просьба, увидишь слесареву супругу, скажи, чтобы завтра в одиннадцать обязательно была, я ей дела сдам.

— Увольняешься?

— С песней, флагами и барабаном на шее.

— Нашла место?

— Нашла.

— Про зарплату не спрашиваю, наверняка побольше нашего.

— Есть немного. Лен, ты извини, я занята. До завтра, хорошо?

Лена согласилась подождать до завтра, хотя ее любопытство заменяет ей все новости: печатные и телевизионные. Она сама себе журналист и редактор.

Пора было вставать. Я приближалась к цели своей уборки. Сегодня, по логике вещей, настала очередь лоджии и подпола.

Чертыхаясь, спустилась в подпол и стала выставлять на пол лоджии банки с овощами и мясо. Не здесь же их оставлять. Подпол потряс своими размерами. Получается, что у меня не двух-, а трехкомнатная квартира. По всему периметру подпола, впритык к стенам были поставлены стеллажи высотою в два метра, как раз под потолок.

Вход в типографию должен быть за средним стеллажом левой стены. Надо было снять банки и вынуть четвертую доску сверху. В пазах, куда вставлялась доска, нужно было нажать на «сучок» — кругляш в массиве дерева. Я послушно все проделала. Стеллаж плавно и абсолютно бесшумно въехал в стену сантиметров на тридцать, а затем влево. На месте стеллажа оказалась кабина, похожая на лифт.

Я вошла и нажала на единственную кнопку. Лифт с незакрывшимися дверями поехал не вниз, а назад. Стены узкого тоннеля были отделаны серым толстым пластиком. Через минуту лифт остановился. Я оказалась в темном просторном помещении. Свет шел только из подвала, оставшегося в нескольких метрах, и стало жутко. Нащупав выключатель, я щелкнула им, и большая комната залилась светом. Лифт вернулся на несколько метров в тоннель, и на его место встала бронированная дверь.

За все время ни один механизм не скрипнул и не дрогнул — абсолютная бесшумность. Помещение, в котором я оказалась, совершенно не было похоже на типографию, скорее на лабораторию. Вместо огромных станков стояли три белых агрегата, похожие на большие автоматические ксероксы. К стене было придвинуто несколько белых столов с оборудованием, похожим на химическое. Вокруг была поразительная чистота. Я подняла голову и заметила кондиционеры с пылеуловителями на каждой стене.

Станки для печатания денег я не стала трогать, еще не на то нажму и получу вместо ста долларов бракованную бумажку индийской рупии. А к столам я пригляделась. Пара предметов на них напомнили мне ультрафиолетовую лампу и детектор валют в обменниках сбербанка. Тут же лежала папка с обозначениями контрольных знаков у ведущих валют. В следующей папке лежали листы с квадратиками оттенков серого и зеленого цвета. На одном листе помещалось двадцать квадратов, каждого цвета было по десять листов. Ничего себе, двести оттенков. Если бы не различные номера под квадратами, разницу в оттенках на глаз не уловить.

В ящике у стены лежал пласт бумаги. Деньги, говорят, не пахнут. Еще как пахнут. Обожаю запах новых денег. В этой типографии именно так и благоухало. Бумага в широкой коробке была явно денежная, если ее использовать под стодолларовые купюры, «тянула» она не меньше чем на десять миллионов. На перспективу, значит, запаслись.

В другой коробке небрежно валялись пачки отпечатанных полтинников и россыпь. Я поднесла одну купюру к глазам. На мой взгляд, все нормально, господин Грант выглядел очень убедительно. Но Леша предупредил, что коробка с красной полосой — брак. Для продажи это художественное творчество может подойти, а для личного пользования — ни в коем случае.

Нужная мне коробка стояла рядом, заполнена была сто— и двадцатидолларовыми пачками. Чего уж тут мелочиться? Триста тысяч надо взять? Возьмем. Всю коробку возьмем. А в ней тянет на очень приличную сумму, за «лимон» шкалит.

Я дотащила деньги до бронированной двери. Мне очень хотелось побыть здесь подольше, внимательнее рассмотреть странные приспособления на столах, ножи для разрезания бумаги, станки, но я здесь находилась восемь минут, а должна уложиться в десять. Дверь от нажатия потайной кнопки отъехала в сторону, и на ее месте появился лифт. Свет в типографии выключился сам собой, теперь он будет в автоматическом режиме включаться и выключаться при пересечении кем-либо контрольной линии, если в самой типографии никого нет.

В подполе коробка с деньгами встала между двумя пластиковыми бочками по пятьдесят литров. Вино и доллары. Душераздирающее зрелище.

Деньги я разбросала по приготовленным заранее пакетам, туда же складывала по несколько банок консервов. Пакеты, правда, достались слишком прозрачные, придется на кухне доллары перекладывать в жестяные банки для специй и в мешок из-под картошки.

Затаскивать коробку было не тяжело, но от самого сознания, что вот так, у себя из-под ног, я достала деньги, и от того, что морально меня чуть не уничтожившая денежная кормушка — типография — оказалась до опасности рядом, я очень, очень устала.

Папа сегодня приехал сразу после обеда, забрал приготовленные вещи и отбыл на дачу. Люблю заниматься делами с отцом. Молчит и делает, не донимая советами и проверками. Отвезет полтора миллиона на дачу, сложит в кладовке и даже не успеет испугаться, в кухонную утварь он точно не полезет. Мама сразу бы начала переставлять кастрюли и паковать посуду. Я осталась дома вызванивать Милу и маму, демонстрировать им очередной приступ «депрессивного состояния». Хотя, пожалуй, сегодня надо бы уменьшить обороты.

Вечером, выгуливая Стерву, я мечтала о завтрашней встрече с Алексеем, и в груди начинало оттаивать… пока на меня не кинулась радостная Зорька. Хорошо, что часть ее счастья досталась Стерве, я вполне могла бы оказаться в мокром снегу при изъявлении ее чувств. Поводок Зорьки держала Лариса. Смотрела она на меня со стойкой ненавистью.

— Привет, хромоногая.

Хотелось прошипеть ей в лицо: «Чтоб ты провалилась», но я человек вежливый и, почти улыбаясь, выдавила из себя:

— Здравствуйте.

— Вижу, ты нормально ходишь?

— Да. Назло врагам, на радость маме.

— Слышь, юмористка, когда Лешку моего увидишь, скажи, чтобы домой заглянул, мне с ним поговорить надо.

— Я долго не увижу Алексея, он в командировке.

— Да врет он все. И бабке не звонит, и мне, загулял опять с кем-нибудь.

Выглядела Лариса на «пять с плюсом». Короткая лисья шуба, плотные колготки на длинных стройных ногах, высокие сапоги.

— Чего смотришь? Завидно? Правильно, не третий сорт. Ты чего в землю-то уставилась? Я тебе говорила, что он мой? Говорила. Он же тебе врал все время. Это бабка его, актриса погорелого театра, придумала, как ему с тобой познакомиться, когда ты при виде Алексея челюсть роняла. Собаку у меня на месяц забрали, нашли повод познакомиться, стратеги. Правда, Зорька? Разыграли тебя как по нотам.