Читать книгу "Семмант - Вадим Бабенко"

Она звучала на удивление спокойно. Приветливо и умиротворенно — я давно не слышал ее такой. Она сказала — давай, мол, увидимся на минуту, я отдам тебе ключи от твоей квартиры. Сказала мне — прости, у меня переклинило в голове. Сказала — больше я не буду так себя вести. И еще сказала что-то — и я поверил. И не заподозрил ничего дурного.

Мы договорились о встрече у музея Прадо. Небо было безоблачно, и солнце жарило вовсю; я весь вспотел, пока шел от парковки к северному входу. Ждать пришлось недолго, через четверть часа показалась и Лидия, вся в розово-голубом. Она вела под руку одного из приятелей — уже знакомого мне Мануэля, любителя иберийских свиней. Вид его показался мне странным, он брел как на заклание, ничего не замечая вокруг. Забавно, но я никак не связал это ни с Лидией, ни с собой.

Ну а Лидия Алварес Алварес шагала размашисто и уверенно, как ледокол, разрезая толпу туристов. Она будто видела цель и не желала замечать препятствий. Каждому было ясно — ее не остановить.

Тревога шевельнулась у меня внутри, я вдруг понял, что прямо сейчас случится очень плохая вещь. Понял, но застыл на месте, стоял, не двигаясь, в глубокой апатии. Избежать события я не мог никак. Поток Дао сузился в этой точке и несся вперед, как горная река. Его мощи нельзя было противиться, и выпрыгнуть из него тоже было нельзя.

Лидия подошла, остановилась, улыбнулась — и тут же, нырнув вперед, врезалась лицом мне в плечо. Это было резкое, отрепетированное движение, я не успел среагировать и увернуться. Раздался ее вопль, и тут же она врезалась в меня снова — и завыла, размазывая кровь по щекам. Кто-то еще закричал, взвизгнул. Я все стоял в растерянности, не шевелясь. Столь же растерян и неподвижен был и ее приятель Мануэль.

Что ты застыл!? — вдруг заорала на него Лидия. — Ты что, не можешь меня защитить? Ты же помнишь, это не в первый раз! Ты же знаешь, как он опасен!

Я глядел на них обоих, как на оживших персонажей комикса. Тут же видел и себя где-то рядом — будто со стороны, как зритель. Степень абсурда переросла все рамки, в происходящее не верилось вовсе. Но, однако же, невозможное происходило — кадр за кадром, картинка за картинкой.

Вот Мануэль попытался схватить меня за рубашку. Я перехватил его руку и несильно толкнул в грудь. Он упал с театральным стоном и закричал: — Помогите!..

Вот и Лидия, перестав рыдать, завопила во все горло: — Полиция! — Я машинально отметил, что крови на ней немало — очевидно, она разбила себе нос…

Вот вновь Мануэль, бледный и перепуганный, как заяц, неумело махнул рукой, вознамерившись меня ударить. Было ясно, что в рукопашной он ничего не смыслит. Я легко мог бы свалить его с ног боковым в печень или прямым в челюсть, но не стал, лишь увернулся и отступил на шаг…

Тем временем, полицейские спешили со всех сторон. Первый из них был уже совсем рядом. Какой фарс! — бормотал я вслух, уверенный, что мне ничто не грозит. Меня коробило от фальши всей мизансцены, от ее нереальности, извращенной сути. Но, оказалось, так думаю лишь я один.

Через секунду меня скрутили, весьма бесцеремонно. Эй, полегче, — крикнул было я, но кто-то пнул мне по голени, и я заткнулся. Сопротивляться явно не имело смысла.

Держите его! Крепче, крепче! — орала Лидия, вновь заливаясь слезами. Кто-то из полицейских успокаивал ее, приобняв за плечи. Вообще, полиции собралась уже целая армия, и они все прибывали, машина за машиной. Очевидно, я представлял собой серьезную угрозу.

Очередной Пежо с мигалкой на крыше выехал на тротуар, распугивая зевак, и остановился рядом. Меня запихнули внутрь и повезли в участок. В салоне воняло куревом и рвотой. Мне хотелось проснуться, но это был не сон.

В участке меня без лишних слов впихнули в клетку, уже полную народа. Я наконец очнулся и возмущался во весь голос, но охранники лишь пожимали плечами. Соседи, бродяги и наркоманы, косились исподлобья, сторонясь и не приближаясь. На мне были джинсы от Версачи и летние туфли от Армани. От меня веяло странным духом, не располагающим к контакту.

После пришел начальник — судя по выговору, галициец — с бицепсами культуриста и одухотворенным лицом поэта. Меня вывели в коридор, поставили лицом к стене. Наскоро обыскали, сковали наручниками руки. И сопроводили в комнату по соседству, где уже сидел, развалясь на стуле, надменный тип с лицом коня.

Начальник полиции оказался отменно вежлив. Он вошел пружинистым шагом, оглядел нас, молча кивнул. В его глазах мне мерещились тень всезнания, удовлетворенный блеск. Чуть выждав, он нажал на кнопку и сказал тихо: — Поторопите сеньора Кампо. — Потом представил мужчину с конским лицом: — Познакомьтесь, это представитель потерпевшей. — И добавил, махнув в сторону маленького человечка, ввалившегося в дверь: — А это Кампо, ваш защитник. Его оплатит королевство Испания!

Я видел, что королевство не очень-то расстаралось. От Кампо не стоило ждать помощи, но выбора не было, собственным адвокатом я так и не обзавелся. Рассчитывать следовало лишь на свои силы, и я заявил как мог твердо: — Это вопиющий произвол и фарс! Требую, чтобы меня немедленно отпустили! Требую извинений от полиции и государства, и от королевства, от короля с королевой, и от «представителя» так называемой «потерпевшей» — простите, не расслышал ваше имя…

Защитник Кампо сжался на своем сиденье и обреченно вздохнул. Начальник полиции глянул на меня с интересом. Ну а тип с лицом лошади оскалил желтые зубы и сказал со значением: — Называйте меня Дон Педро! — Потом огляделся и вопросил: — Разрешите начать?

Дальше был его бенефис. Долго и со вкусом, с причмокиванием, придыханием, он вещал о моих преступлениях. Оказалось, Лидия подготовилась на совесть. Я считался ее бывшим сожителем и проходил по статье о домашнем насилии — грозном жупеле Иберийского полуострова. В полиции уже давно лежало ее заявление — о вспышках моей ревности, угрозах расправы. Еще один «друг» — я никогда его не видел — тоже поучаствовал, подписав показания. Вокруг меня была сплетена сеть. Пусть кустарная, но прочная вполне.

Дон Педро заливался соловьем. Он выписывал большую картину, целое батальное полотно. Там были волки и агнцы, изверги и невинные жертвы. Толпы испанок, затравленных своими мужьями, несчастные Паломы и Марты с желто-зелеными кровоподтеками на скулах. Лучшая часть общества, матери и хозяйки, а рядом — их Мигели, Хосе, Хуаны, недалекие, туповатые, не стоящие доброго слова. Те, чья ущербность рано или поздно становится видна даже им самим. Видна настолько, что сжиться с нею у них уже не хватает сил, и они, в отместку, размахивают кулаками, брызжа слюной. Истязают своих Март и Палом, наносят им оскорбления, побои, увечья… Это ли не бедствие, с которым борется вся страна? — восклицал Дон Педро, закатывая глаза. — Это ли не давнишнее пятно позора, которое мы пытаемся с себя смыть?

Именно! — встревал я, недоумевая, почему мой Кампо молчит, как рыба. — Это позор, ваши Мигели, ваши Хавьеры, Хосе, Хуаны. Я сам не терплю, когда обижают слабых — изначально сильные, что должны быть сильнее, хоть общество и превратило их в слабейших…