Читать книгу "Целующиеся с куклой - Александр Хургин"

Или она не в детях, эта потребность? А в уходе и каком-то общении? И какая разница, кто этот уход будет осуществлять и кто будет говорить те несколько человеческих слов в день? Наверное, разницы никакой. Разница только в том, есть этот кто-то или его нет. И, видимо, нормальные общества (к сожалению, нормальных обществ не бывает) должны иметь специальные органы, обеспечивающие право каждого гражданина на этого человека-подпорку, человека, помогающего идти к концу, когда иссякают собственные силы, и произносящего слова, человека-заменителя родных, близких, друзей, детей, внуков, коллег и соседей.

Хотя — это невозможно. Потому что стариков, несмотря на экологию и не очень выносимую жизнь, везде довольно много. И если к каждому приставить произносящего и помогающего — некому будет производить материальные блага и ценности. Которые, на самом деле, не очень-то и нужны. Если подумать. Тем более никакие блага просто так, безвозмездно, не даются. За блага нужно благодарить.

Опять банальность и избитость. Но чем нехороши банальности? Тем, что до их смысла, до того, что они банальности, а не что иное, нужно дойти собственным неприхотливым умом и собственным стажем жизни. Иначе они дальше слуха не проникают. Годами и десятилетиями. И доходишь до хоть какого-то их понимания к концу пятого десятка. Когда пользы от этого почти никакой. Ну, понял ты в конце концов, что такое ответственность «до седьмого колена», понял, что болел полжизни и детей родил неудачных не случайно, а в наказание за своё (а также мамино, бабушкино и прадедушкино) свинское жизнепрепровождение — что дальше? В пятьдесят начинать жить по-новому и новых детей рожать? И кто сказал, что тебе зачтётся твоё «по-новому» в течение года-двух-десяти, а не вспомнится лишний раз «по-старому» в течение пятидесяти плюс предки? Никто не сказал. Потому что неизвестно. Потому что неизвестность — это именно та среда, в которой мы живём от рождения до смерти, стараясь этого не замечать. Мало того, мы не только живём в неизвестности, мы и не живём в ней.

Что мы имеем до нашего рождения? Неизвестность. О которой можно узнать лишь с чужих слов — то есть не узнать. А после смерти — тем паче неизвестность, совсем уже глухая и чёрная, непроницаемая. Окончательная, так сказать, неизвестность. И получается — кругом одна неизвестность — что жизнь, что до и после жизни. Так не всё ли равно?

Вот Лара, например, была весёлой вдовой. А ей от этого ни холодно не было, ни жарко. Она вообще об этом долго не знала. О том, что вдова она. Потому что она давно развелась со своим покойным мужем. Нет, когда она с ним разводилась, он покойным не был. Он был совсем наоборот — беспокойным. И без неё пьющим. До того беспокойным и со всеми пьющим, что Лара с ним развелась, на любовь свою невзирая. А он потом впоследствии умер молодым. О чём Ларе случайные знакомые рассказали. И что сын их общий на похоронах присутствовал, тоже они Ларе рассказали. Он, свинья такая малолетняя, получил телеграмму от бабушки со стороны отца, а матери своей ничего о ней не сообщил. Сам на похороны сходил, а Лара об этом печальном факте узнала лет через пять совершенно неожиданно. Когда всё и всем было уже безразлично, было уже ни к чему. Ни к чему, но глупо до идиотизма. Идиотизм ей виделся во всём — в том, что свекровь, живя в получасе езды на трамвае, не позвонила, а прислала телеграмму, в том, что муж бывший, любимый, а ныне покойный, давным-давно перестал быть ей мужем, что сын её, можно сказать, предал, и она не простилась, как у людей принято и заведено, с тем, с кем долго жила и недолго была более или менее счастлива.

— Раньше мне казалось, — говорила она сама себе и другу своему Витуалию, — что идиоты правят миром, правят бал и вообще — правят. Теперь я понимаю, что всем этим правит идиотизм. К сожалению, это не одно и то же. Это хуже.

Правда, друг её Витуалий — между прочим, член ЦК партии левых националистов и большой поэт — старался, как мог, Лару утешить и переубедить. Он говорил:

— Не думай об этом. Тем более что мнение твоё вдоль и поперёк ошибочное. Всем правит не идиотизм и не идиоты — это было бы ещё полбеды, — всем правят евреи (претензии его партии к евреям выглядели примерно так: «евреи украли то, что должны были украсть мы»). Правят по своему еврейскому уму и разумению.

Так утверждал Витуалий на основании своего комплекса национальной неполноценности.

А по-моему, хвалёный еврейский ум — это нечто, сильно преувеличенное. Хитрость и так называемая предприимчивость — пожалуйста. Склонность к экономическому и обыкновенному бандитизму — сколько угодно, бескорыстная любовь к деньгам, почестям, лести — пышным цветом. Нетерпимость к иной вере и иной мысли — на каждом шагу. А вот ума… Нет, ум есть. Это бесспорно и обжалованию не подлежит. Но если брать в среднем по палате — не больше, чем у других. Нет, не больше.

То же и с мифической еврейской взаимовыручкой. Утопят, продадут, посадят любого сородича за лишний доллар. И ни о какой общенациональной принадлежности ни разу не вспомнят.

Так что Богом избранный народ избран, видимо, только для одного — для примерного наказания. Чтобы другим народам неповадно было жить так, как живёт он. Именно такое избранничество история сто, тысячу раз подтвердила. Разгромами и погромами, изгнанием и рассеянием. Не говоря уж о Холокосте, когда Бог совсем отвернул от народа лицо.

Не видят всего этого только сами евреи. И твердят о своём избранничестве.

Вообще, я думаю, не может быть никаких избранных Богом народов. Только потому не может, что каждый отдельный человек тем, что он допущен на этот свет, уже избран. И Бог, избирая его, никак не учитывал национальность. Поскольку если судить по числу избранных, то самый избранный народ — это китайцы. И тогда не связана ли как-то со всем этим делом старая местечковая поговорка «Еврейка дурная, как сто китайцев»?

А я — это к слову, на случай, если кто-то сомневается — по национальности еврей чистой воды. И практически ни в чём не виноват. Несмотря на то, что Витуалий, друг и сосед Лары по койке, имеет на этот счёт иное, своё представление. На что имеет право.

Он от евреев как поэт морально пострадал. Опубликовавшись в еврейской газете. Так нехорошо получилось. Никто другой не хотел печатать цикл его еврейских стихов, а еврейская газета вдруг захотела. Несмотря на то, что лёгкий, почти незаметный антисемитский душок прорывался сквозь божественные поэтические строки.

Через месяц после публикации Витуалий получил гонорар, пятнадцать гривен, и понял, что это провокация.

— Всё, купили тебя евреи на корню, — сказали ему друзья-антисемиты. — За полцены купили.

Витуалий с друзьями не согласился и с тем, что пятнадцать гривен составляют его полцены, тоже не согласился, и грозится теперь Васе Пыпычу (который и опубликовал его в еврейской газете) как-нибудь страшно отомстить.

Вася Пыпыч, он вообще-то работает в православной газете большевистского толка «Спаситесь, кто может», но дома тайно от работодателей и своего духовника делает за отдельные деньги еврейскую газету «Шалом».

С некоторых пор он называет себя «Реб Божий Вася».