Читать книгу "Темные силы - Михаил Волконский"

— А ты знаешь, брат, я советую тебе поехать посмотреть новый балет!..

— Да разве теперь есть театры? — спросил Саша Николаич. — Они, кажется, закрылись на лето.

— Ах, да, правда! Закрылись… что же это в самом деле маман не идет? А вот, кажется, и она!

Входная дверь стукнула в это время и появилась Анна Петровна, все такая же улыбающаяся и суетливая, какой была и раньше, только как будто она стала еще меньше, чем была прежде, и ее глаза были сильно красными и опухшими.

— Ну, я вас оставляю, маман, с гостем, — с готовностью сказал Савищев, — а мне нужно пойти!

— Куда же ты, Костя?.. — засуетилась старушка. — Впрочем, если тебе нужно, иди, мой друг!

Она привычным жестом, поднявшись на цыпочки и обняв его одной рукой, поцеловала в щеку и стала крестить порывистыми, мелкими движениями, словно не крестила, а сыпала на него что-нибудь.

Широко раскрыв дверь, Савищев, оставив мать с Сашей Николаичем, вышел, спустился с лестницы, миновал двор, который ему сегодня показался особенно грязным и отвратительным, и направился по улице сам не зная куда.

Сначала сознание, что у него в кармане есть двадцать пять рублей, веселило его и придавало ему бодрости. Он шел, насвистывая, постукивая тростью о тротуар, заглядывая под шляпки встречающихся женщин и с вызывающим видом проходя мимо мужчин. На двадцать пять рублей он мог пойти сейчас в ресторан (не в трактир же ему было идти, в самом деле!) или просто купить такой шарф, какие теперь носили за границей.

Он знал, что мать его ходила за тем, чтобы достать хоть немного денег, и, по всей видимости, по тому, как она вернулась, она их не достала. Но ему и в голову не пришло отдать деньги ей. Он слишком привык только получать их от нее сам и до сих пор она тратила на него все свои крохи, извиняясь еще, что не может дать ему больше.

Савищев долго шел куда глаза глядели и в первый раз в его душе стало шевелиться смутное и неопределенное чувство, мало-помалу заменившее его веселость и бодрость.

Только что, сидя один у себя, он раздумывал, будут ли они обедать сегодня. Теперь он мог отлично поесть, а она…

«Ну, там как-нибудь устроится это! — попробовал себя утешить Савищев. — Она может взять у того же Николаева!»

И вдруг он остановился, как будто его ударило громом, остановился, пораженный тем, что осознал и увидел ту бездну, в которую он упал.

Ведь Николаев был тем самым человеком, который оскорбил его, обозвав подлецом, и которого он ненавидел… и он пал до того, что у этого Николаева попросил деньги!..

Тот дал их, и он взял!..

Если бы кто-нибудь посторонний сказал ему, что он дойдет до такого подлого унижения, он задушил бы его…

Что теперь делает этот самый Саша Николаич?.. Конечно, он дал эти двадцать пять рублей со злорадной поспешностью! И он сам бы, Савищев, поступил точно так же. Однако когда Николаев оказался без средств, он не просил денег, а граф Савищев… Вот до чего дошел граф Савищев!

И тут же болезненно-мучительный голос внутри как бы поправил: «Бывший граф Савищев»…

Что он теперь? Незаконный сын, пресмыкающийся перед авантюристом и проходимцем Николаевым. Да разве так можно жить?

«А я живу! — думал Савищев. — Сношу оскорбления какого-то проходимца и иду… иду!»

Он огляделся и увидел себя посреди моста через Неву.

Проходивший мимо косолапый мужик задел и толкнул его плечом. Мимо прокатила карета.

Савищев остановился у перил, перегнулся через них и заглянул вниз. Внизу бежала вода и клубилась у деревянных плашкоутов. Она казалась темной, почти черной. Достаточно было одного движения, чтобы соскочить туда, вниз, и разом покончить со всем этим… и с унижением, и с этой жизнью, бессмысленной и ненужной, если нельзя ее было проводить так, как проводят ее порядочные люди.

Голова Савищева кружилась еще от вчерашнего пьянства; ему показалось, что мост определенно качается под ним и что все исчезает, кроме черной, холодной воды и его самого, нагнувшегося над нею.

Неудержимая сила стала тянуть его вниз.

«А ведь только перекинуть ноги», — мелькнуло у него в мозгу.

И он уже ощущал, что стремительно летит вниз, когда, действительно, перепрыгнул через перила и упал в воду…

Кто-то вскрикнул сзади… и все смешалось.

Глава LXIV

Когда Савищев ушел, Анна Петровна обернулась к Саше Николаичу и радостно заговорила:

— Вот никак не ожидала видеть!.. Ну, будемте пить чай!

Слово «чай» она произнесла по-прежнему сочно, но сейчас же спохватилась и растерянно огляделась вокруг.

— Благодарю вас! Я ничего не хочу! — поспешил ответить Саша Николаич. — Мне, главное, вас хотелось видеть!

— Спасибо, миленький!.. Ну, садитесь… Вы слышали, что с нами случилось?

— Да, графиня!

Саша Николаич нарочно назвал ее графиней.

— Я не понимаю, как это могло случиться… и князь Алексей был не в силах… — быстро сыпала она словами. — Говорят, все по закону!.. А какой тут закон?.. Я решительно не могу взять в толк!.. Мне Наденька Заозерская через тетку обещала еще раз просить великую княгиню… Я надеюсь, что это выяснится…

— Надо надеяться, графиня! А что Надежда Сергеевна?

— Наденька? Ах, это такая прелесть, мой миленький!.. Она навещает меня почти каждый день… Если бы не она, я пропала бы совсем! Ах, какое же это золотое сердце!.. Я за себя не тревожусь, мне ничего не надобно, мне Костю жаль! Представьте себе, миленький, он один день даже не курил!.. а у меня ему на табак денег даже не было!

Она сообщила это с такой гордостью, точно Костя совершил величайший подвиг, который должен был бы привести в восторг Сашу Николаича.

— Да, он прекрасный у меня! — продолжала Анна Петровна. — Но, знаете ли, миленький, все-таки он беспокоит меня!.. я вам это говорю как близкому другу! Если бы вы повлияли на него… Мне кажется, что он начал… пить…

— А что он делает вообще, графиня?

— Страдает, голубчик! Он ужасно страдает! И если правда, что он начал пить, но, может быть, я ошибаюсь… потому что он такой прекрасный! Но все-таки, если бы вы… как-нибудь допытались у него?.. Я знаю, вы, мужчины, как-то не считаете это пороком…

Она болтала по-прежнему, все с теми же знакомыми Саше Николаичу интонациями, наивно и доверчиво, и быстро перебирала крючком свое вязанье, как будто для своего удовольствия. Но теперь это вязанье служило для нее почти единственным источником существования.

Она замолчала и некоторое время так тихо работала крючком, что по ее сморщенному лбу было видно, что она старается совладать с каким-то усилием мысли.

Денег она не достала и теперь ее занимали соображения, как бы вывернуться ей?