Читать книгу "Школа двойников - Марианна Баконина"

– Геннадий Васильев, очень приятно познакомиться с вами! Вот уж не думал, что придется!

– Я тоже не думала, – мрачно сказала Лизавета, однако пожала руку милиционера, явно незнакомого с азами светского этикета, – кто ж первым подает руку даме! – И не могу сказать, что мне это приятно. – Она легким кивком показала на окружающий ее разор.

– Да, похозяйничали основательно. – Долговязый опер достал из внутреннего кармана куртки небольшую папку, форматом в половину стандартного листа, раскрыл ее и извлек несколько листов очень плохой бумаги – бланки протокола осмотра места происшествия.

Лизавета прочитала название протокола и многозначительно посмотрела на оперативника:

– Кому дом, а кому место происшествия.

– Жизнь противоречива, вот сейчас я у вас, а полчаса назад в таком шалмане заброшенном был… Там только пыль и бутылки, – жизнерадостно согласился милиционер, явно склонный к домашней философии.

Он повертел головой в поисках подходящего места для заполнения протокола, подошел к столу, аккуратно переступая через книги и платья. Именно платьев и книг в доме было больше всего, они преимущественно и валялись на полу. Оперуполномоченный аккуратно сдвинул в сторону стоявшую на столе посуду и разложил свои канцелярские принадлежности.

– Лучше начнем. Что-нибудь пропало?

Лизавета беспомощно пожала плечами.

– Так сразу трудно сказать!

– А вы не сразу, вы посмотрите, – подсказал опер.

Он привык общаться с ограбленными, обокраденными, обманутыми. Он давно усвоил милицейский сленг, давно пользовался пренебрежительно-уничижительным словечком «терпила» – так в милиции называют потерпевших. С ними следует быть жестким, деловитым, неуступчивым. Сначала надо убедить «терпилу», что не такой уж он и пострадавший, – дабы не подавал заявления. Потом попробовать отказать в возбуждении уголовного дела – мол, либо сам виноват, либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности. И лишь потом тертый опер приступает к выполнению непосредственных обязанностей – начинает работать по делу.

Но обращаться с Лизаветой, как с обычной потерпевшей, у него не получалось. Во-первых, он частенько видел ее на экране, она была вроде как и знакомой. А вешать лапшу на уши знакомым не так удобно, как чужим. Во-вторых, Лизавета помогала жить его коллегам, и за это также заслуживала особого внимания. Недавно Гена Васильев встретился с приятелем, трудившимся в РУБОПе. Разумеется, они отметили встречу, в половине восьмого рубоповец включил телевизор, увидел Лизавету и страшно обрадовался: «Если она сейчас скажет что-нибудь об операции, которую проводит РУБОП, я смогу задержаться подольше, моя благоверная тоже услышит». Лизавета тогда сообщила согражданам об успешной операции по освобождению заложников, проведенной пятым отделом Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Рубоповец удовлетворенно кивнул, и почти до утра они пили водку и обсуждали былое и думы по поводу этого «былого».

– Так что пропало? – повторил вопрос Васильев. Он решил обойтись без первой и второй частей традиционной милицейской симфонии.

– Не знаю, – наконец честно ответила девушка.

– Хорошо, деньги где лежали?

– Нигде. – Лизавета улыбнулась сдержанно и лучезарно, как на экране при прощании с телезрителями. – Денег в доме не было.

– Вообще? – Опер, трудившийся в Центральном районе уже третий год, привык работать с двумя категориями пострадавших. У одних не было ничего, ни денег, ни имущества, – не считать же за имущество откровенный хлам. Другая категория – люди состоятельные, у тех и вещички были отменные, и денежка в кубышке шевелилась.

– Да, бабушка взяла три тысячи в Москву, и у меня сколько-то в кошельке.

Неопределенное «сколько-то» больно царапнуло слух профессионального оперативника, он понял, что работа предстоит непростая. Тяжело допрашивать насчет кражи человека, точно не знающего, сколько у него денег в кошельке.

Лизавета немедленно подтвердила наихудшие его опасения:

– Никогда не помню, сколько у меня денег. Это у нас наследственное, бабушка тоже не помнит.

Так просто сдаваться Васильев не привык.

– Другие ценности были?

– Вот. – Лизавета показала на стол, за которым расположился милиционер с протоколом.

– Что – «вот»? – Кроме фарфоровой посуды, стаканов, какого-то хрустального флакона и его собственных бумаг на столе ничего не было.

– Сервиз кофейный, саксонский, конец восемнадцатого века…

– А-а-а. – Васильев подозрительно оглядел изящные хрупкие чашечки с блеклыми сиреневыми цветочками на боках. Рядом на фарфоровом же подносике стояли кофейник, сахарница, молочник. – Понятно, антиквариат. Не пропали?

– Как видите!

– Еще что-нибудь?

Лизавета подошла к горке и заглянула в нее:

– Вот еще подставка для торта, тоже восемнадцатый век, бисквит. – Она достала из-за стекла затейливый белый кругляш – вроде тарелка, но плоская, с этаким венком из рельефных розочек по краю.

Васильев проводил Лизавету подозрительным взглядом.

– Она ведь на месте. А бисквит что – съели? Это уголовно ненаказуемо.

– Бисквит – это сорт фарфора, не покрытого глазурью.

– Тем более ненаказуемо! Еще что? – требовательно повторил оперативник.

Лизавета пошарила глазами вокруг. Еще раньше, до прихода милиции, она заметила на полу бабушкину заветную шкатулку.

Вот она! Сундучок из розового дерева с серебряной инкрустацией на крышке. Старый мастер украсил крышку шкатулки стилизованными букетиками – ландыши, ромашки, розы. В таких шкатулках девицы хранили любовные записки, засушенные бутоньерки, медальоны, скрывающие прядь любимых волос, и прочую очень личную сентиментальную дребедень.

Лизаветина бабушка тоже прятала в шкатулке розового дерева воспоминания – золотые часы ее отца, Лизаветиного прадеда, с благодарственной гравировкой «За проведение переписи населения в Самарской губернии»; кольцо с бриллиантом, подаренное бабушке первым мужем, тогда еще женихом, на помолвку; ожерелье с жемчугом и сапфирами – свадебный подарок от его семьи; такой же браслет и серьги – их Мария Дмитриевна получила от умирающей свекрови. Драгоценности передавались в семье из поколения в поколение. В той же шкатулке лежали бабушкин диплом и аттестаты из Смольного и школы. Дедушкины деловые бумаги, всевозможные справки, удостоверения, выписки из трудовых книжек, более ранние послужные списки – дедушка был гораздо старше Лизаветиной бабушки и успел поработать еще при царском режиме. Туда же бабушка складывала все прочие документы, в том числе Лизаветино свидетельство о рождении и ее университетский диплом.

Кстати, положив в шкатулку диплом, она извлекла из нее дивное кольцо старинной работы, с гранатами, которое теперь Лизавета носила не снимая.