Читать книгу "Исповедь старого дома - Лариса Райт"

— Пусть. Не в деньгах счастье.

— Но и с голым задом, знаешь ли, можно чувствовать себя на седьмом небе только в двадцать, а тебе уже четвертый десяток пошел.

— Сама разберусь.

Разбираться самой не получалось. Миша пробовал вернуть жену. Сработала мудрость «что имеем — не храним, потерявши — плачем». Пытался наладить отношения: приезжал на съемки, ждал у служебного входа после спектаклей и даже домой к теще как-то пришел.

— Ань, ну, оступился, бывает. С каждым же может случиться. Прости. Ну, прости, а?

— Да я бы и сама рада, но если не получается…

— Ты вспомни, ты же сама говорила: «Что ты во мне нашел, я же обычная женщина, простая русская баба». А раз простая — значит, должна уметь прощать. Говорила ведь, Ань?

— Я лукавила, Миш, — ответила с вызовом, не отводя глаз, и добавила громче, так, чтобы слышала великая актриса Панкратова: — Я не простая баба. Я Анук.

Он ушел, а Аня потом еще долго выслушивала игривые актерские упреки, что Анук из нее — как из доярки «Анжелика — маркиза ангелов»:

— Такого мужика самолично отвадить! Дура — дура и есть.

— Не я его в чужие постели укладывала.

— Неважно.

И снова Аня чувствовала, что мать не так уж не права, и мысли эти вызывали раздражение и отторжение. Хотелось сочувствия и понимания. Такого, например:

— Правильно, что ушла, дочка. Строй свою жизнь, — говорила Ане свекровь.

Миша все-таки купил дом и часто проводил там выходные с какой-нибудь начинающей актрисой без диплома и способностей, но, как положено, с силиконовой грудью и ногами от ушей. А Аня проводила время со ставшей родной за прожитые годы женщиной.

И эта женщина, пожертвовавшая своей судьбой из-за мужчины, советовала Ане:

— Живи своим умом. Не будь зависимой. И никого не слушай.

Аня все же послушала. Послушала свекровь и принялась активно устраивать собственную жизнь. Для начала съехала от матери. Как водится, с одним чемоданом и запиской вместо разговоров. Неужели захочется снова отбрыкиваться от упреков в собственной дурости? Такого желания у Ани не было. Было другое: доказать всему миру, а в особенности двум людям, что она справится, выживет и сможет стать и счастливой, и известной, и состоявшейся, и затмит популярностью их обоих.

Говорили ли в ней обиды, амбиции, а может быть, и те и другие сплелись в хитром заговоре, неизвестно, только Аня семимильными шагами побежала к той же цели, к которой всю жизнь шла ее мать. Молодой женщине повезло больше: судьба сжалилась и не заставляла перешагивать через трупы и идти по поверженным головам.

Аню приняли в репертуарный театр после долгих просьб и уговоров с ее стороны.

— К чему вам строгий график и жесткая дисциплина? Вы вольны выбирать картины, проекты и спектакли. По-моему, кино и антреприза — ваша стезя, — говорил ей художественный руководитель.

Но она была непреклонна:

— У меня нет ни мужа, ни детей, так что я бы не возражала, если что-то в этой жизни будет, в конце концов, меня дисциплинировать. Зато есть достаточное количество мозгов, чтобы понять, где именно хороший актер становится гениальным.

— Что ж, добро пожаловать, — отступил худрук, и Аня оказалась на сборе труппы.

Она не ежилась и не смущалась от недружелюбных взглядов коллег женского пола, которые отчетливо понимали: к ним пришла звезда, которая, если и не отберет их роли, то к новым точно не подпустит. Они не ошибались, но их завистливые взгляды вызывали у Ани скорее сочувствие, чем раздражение. Она бы тоже смотрела затравленным зверем, вторгнись на ее территорию чужак с повадками хозяина. А вести себя по-хозяйски пришлось. Чуть зазеваешься — подвинут и растопчут. Требовалось быть предельно внимательной, корректной и очень осторожной, чтобы не вызвать лишних пересудов.

В конфронтацию Аня ни с кем не вступала, но и крепкой дружбы не заводила. Да и может ли родиться настоящая дружба в тесном соседстве с завистью и жесткой конкуренцией? Она просто делала свою работу. Делала так, чтобы однажды каждый существующий в театре язык произнес бы сокровенное «Это она!» с поклонением, восторгом и признанием таланта. А вслед за театром, возможно, и та, что всегда недооценивала и никогда не верила в успех дочери, даже она, непревзойденная актриса Алевтина Панкратова, сочтет себя поверженной и снизойдет-таки до похвалы.

— Мама, я играю Медею.

— Ненормальную, отравившую своих детей в угоду собственной мести?

— Это сложная драматическая роль и вообще великая пьеса.

— Ну… не знаю… Я бы не стала такое играть.

«А тебе и не надо играть. Ты и есть Медея».

— Репетирую Бланш в «Трамвае «Желание».

— И что хорошего? Жалкая дурочка, живущая под гнетом мужчины.

— Она — порождение времени. Надо мыслить глобально.

— Нет, дорогая, надо искать то, что лучше для тебя. На Бланш далеко не уедешь.

— Я так не думаю. Это известная героиня и отличная роль.

— По тебе.

«Звучит как оскорбление. Хотя почему «как»? Звучит так, как должно звучать, ведь мать сказала именно то, что хотела».

И наконец:

— Я — леди Макбет!

— Не рановато ли?

«Скепсис понятен. Я же ступила на твою территорию. Это твоя героиня: все, что угодно, ради достижения цели, и даже собственная смерть — не помеха».

— По-моему, в самый раз.

— Что ж, поздравляю.

«Что это? Это со мной происходит?» Аня даже за ухо себя подергала. В трубке повисло напряженное молчание. И она решилась: нарушила его.

— Приходи на премьеру.

— Спасибо. Может быть, и приду.

Не пришла.

— Премьера прошла отлично. Ты читала рецензии?

— Нет. Неужели ты не понимаешь: мне некогда? В конце концов, в моей жизни тоже есть и съемки, и репетиции!

«Все ясно. Никто не должен превосходить актрису Панкратову. А если кто решился — смерть врагу».

Что стало с Аниной жизнью? Да, она добилась своего. Да, на смену шипениям и недовольству пришло открытое признание таланта. Но что еще она видела, кроме стен театра и студийных павильонов? Что слышала, кроме восторженно потрясенных «Это она!» и ставших заурядными пикировок с матерью? Больше ничего. Ничего хорошего.

А плохого хватало. Ведь были и другие разговоры.

— Видел твою Медею.

— Да, я знаю. Мне передали цветы. Спасибо.

— Ты прекрасно играешь.

— Спасибо.

То, что Миша не сомневался в ее актерских способностях, ей было давно известно, так что ни к чему разводить сантименты. Он, впрочем, и не разводил, спрашивал для порядка: