Читать книгу "Фамильный оберег. Закат цвета фламинго - Ирина Мельникова"

До недавнего времени Чаадарский улус исправно платил ясак калмакам, но участвовать в походе против орысов бег наотрез отказался. И кроме того не приехал ранней весной на съезд лучших людей улусов – бегов и чайзанов, на котором большинство кыргызских родов шертовали Равдану. По давнему обычаю, кусали хлеб с ножа с клятвой: «Если, кроме этой мысли, я задумаю другую мысль, если, кроме Великого контайши, я подчинюсь другому хану, то, наколовшись на этот нож, пусть я умру!»

Теркен-бег никогда не отличался безрассудством. Кроме того, все считали его осмотрительным и хитрым правителем. Он умел ладить и с мунгалами, и с калмаками. Он никогда, как Бышкак, не обижал своих кыштымов. И хоть ясак с них собирал не меньший, но не оставлял им пустые котлы и разоренные загоны для скота. Страшные лесные и степные пожары, наводнения и засухи странным образом обходили земли Чаадарского улуса стороной. Соседи шептались: видно, верховные боги любят Теркена, и даже те, что по природе своей должны были гнобить и мучить род людской, снисходили до него. А почему? Этого не ведал никто! Свои тайны бег хранил крепко.

Он знал, что ему отмерен короткий век. Скоро, очень скоро встретится он с любимой Арачин и сыном Кочебаем. Многие удивлялись, почему Теркен-бег не женился после гибели жены. На кого он оставит улус, если не будет иметь наследника? Но никто не ведал, как пришла к нему Арачин в первую же ночь после гибели. Спустилась на облаке, разогнав темноту сиянием солнечных лучей, а под утро улетела, превратившись в розовую птицу. Вот тогда она и поведала ему, что их с сыном гибель – месть богов Теркену за то, что он еще ребенком убил священную птицу – лебедя. Но эта месть будет последней, если Теркен-бег даст зарок никогда больше не жениться и повиноваться тем советам, которые станет давать ему Арачин. Она обладала сильнейшим шаманским даром. Об этом знали все в округе. Но только Теркен-бег был посвящен в ее тайну: Арачин могла превращаться в Хыс Хылых. Впрочем, он до сей поры не понял, с кем свели его боги – с женщиной или птицей.

Случилось это более двух десятков лет назад. Отец Теркена был всего лишь сборщиком ясака у бега Чаадарского улуса – Сигбея. Стар уже был бег, немощен, но правил улусом крепкой рукой. И была у него младшая дочь Алтын Абахай, которую он не успел отдать замуж. Влюбился юный Теркен в красавицу до безумия. Но девушку просватали в соседний улус. И тогда он решился на крайний шаг…

В его родных предгорьях и в степи почитали многих птиц: кукушку, турпана, журавля, лебедя, но особенно розовую хыс хылых. Кукушек и турпанов вообще не убивали, потому что мог погибнуть сам стрелок. За принесенных в юрту журавля или лебедя требовалось отдарить или устроить пиршество, иначе убитая птица нашлет проклятье на того, кто пожадничал.

Теркену едва исполнилось десять лет, когда он первой же стрелой из детского лука убил лебедя-подранка. Лиса порвала птице крыло, и она не могла взлететь. Тщетно лебедь пытался укрыться в камышах, стрела озорника нашла его и там. Затем Теркен втайне от взрослых отправился в юрту бега. К вечеру он вернулся с конем, которым его одарил Сигбей. А наутро отец отходил Теркена камчой поперек спины, чтобы не своевольничал. Позже он рассказывал, что бег потерял дар речи, когда понял, зачем к нему пожаловал младший сын его чазоола. Скрипя зубами, отдал ему одного из лучших коней, чтоб отвести от себя беду.

Чтобы завладеть сердцем и рукой красавицы, Теркен выбрал другой путь. Существовал у его народа еще один обычай, почти забытый, потому что мало кто покушался на жизнь хыс хылых, которые по весне прилетали на степные озера. Охотник, добывший розовую птицу, мог посвататься к любой девушке, а ее родители не имели права ему отказать. Жених наряжал птицу, повязывал ей на шею красный шелковый платок и нес в подарок родителям невесты. Такой дар почитался дороже любого калыма, который жених должен был заплатить семье своей избранницы. К тому же все знали, если девушку не отдать, то птица хыс хылых проклянет весь род, а дочь непременно умрет.

Теркен семь дней и ночей скрадывал хыс хылых, а она словно смеялась над ним: вот только что была перед глазами, хлопала крыльями, а сморгнул – и нет птицы. Глянь, а она уже у противоположного берега важно расхаживает. Измучился Теркен, вымок с головы до ног, в грязи извалялся. Где упал на берегу, там и заснул. Проснулся оттого, что кто-то тихо ему сказал: «Вставай, батыр! Вставай!»

Открыл глаза, а над ним девушка склонилась. В рубахе и шароварах цвета утренней зари. На голове шапка татарская, золотом расшитая, по плечам множество косичек рассыпалось.

– Чего спишь? – сердито спросила она. – Пока ты здесь по кустам бегал, твою невесту ойраты в полон увели. И отца ее увели, и родичей твоих. Девушку уже не спасешь, надругались над нею солоны, косы отрезали и в степи умирать бросили. А Сигбея еще успеешь освободить и великую честь от этого поимеешь.

И подала ему тяжелый меч. Взял его осторожно Теркен, оглядел. Сталь синевой отливает, по ней узоры черненые: семь волчьих голов – священная тамга его улуса. За спиной заржал конь – верный Тюльпер. Только не прежний, с сивым от старости крупом, а тот молодой сильный конь, каким он привел его от Сигбея.

Вскочил в седло Теркен, и понес его Тюльпер на перехват ойратского каравана.

А девушка вслед прокричала:

– Меч вернешь, когда возвратишься, а то много бед на тебя свалится!

Теркен только рукой махнул. Тюльпер не бежал – летел. Рот ветром забивало – слова не вымолвишь! Караван он нагнал очень быстро – на переправе через обмелевшую реку. И что за сила вселилась в тело Теркена? Он в одиночку налетел на отряд калмаков в полсотни человек. Его меч, казалось, жил сам по себе: и удары отражал, и головы с плеч сносил. Калмаки даже опомниться не успели, как полегли все до единого воина.

Удачно получилось: освободил Теркен захваченных сородичей, а сам даже царапины не заработал. Подозвал его к себе Сигбей, руку на голову положил и сказал:

– Плох я совсем. До вечера не доживу! Есть у меня сын, но слаб он и труслив. Быть тебе бегом, Теркен! Ты доказал, что сможешь защитить свой народ! Ты за погубленных людей отомстил калмакам. Ты за мою дочь Алтын Абахай отомстил.

Вернулся Теркен в свой улус уже бегом. И первым делом на озеро отправился. Снова увидел там хыс хылых, но зачем ему теперь розовая птица, если некого сватать? Вот только девушка не объявилась. Уже и вечер наступил. Пора в улус возвращаться, а ноги не идут, словно привязали к ним большие камни. Усталость взяла свое. Заснул Теркен прямо на берегу. А под утро услышал сквозь дрему знакомый голос:

– Я знала, что ты вернешься…

Теплые пальцы коснулись его лица. Он открыл глаза.

– Арачин я, Арачин, – шептала, склонившись над ним, девушка. – Возьми меня в жены… Сейчас возьми…

Теркена не нужно было уговаривать. Очень красивой была Арачин, а какой нежной! Солнце взошло над землей; роса на траве высохла; дождик летний успел пролиться, и радуга в озере воды напилась, когда он наконец оторвался от девушки. В улус они пришли вдвоем.

Теркен ввел в свою юрту Арачин, и с той поры каждая ночь превратилась для него в иссушающий зной и жажду, беспощадный пожар и прохладный ливень. Тело жены пьянило, сводило с ума, ее ласки доводили до исступления. Казалось, все соки земли впитало ее юное тело, и он их пил и не мог напиться. Каждая черточка ее лица, каждый вдох и выдох, шепот, слезы, смех – все было пропитано любовью, как пчелиные соты медом. И горчил этот мед, и сластил, давал силы и отбирал, но каждый раз после ненасытной, сумасшедшей, яростной ночи любви Теркен-бег словно возрождался и становился сильнее и мудрее, так что старики только качали головами удивленно: настолько взвешенны были поступки молодого бека, настолько разумны его слова. Никто никогда не спросил его, из какого рода он взял жену. К Арачин относились почтительно. Даже порой почтительнее, чем к самому бегу. С ним по старой памяти не боялись заговорить, попросить помощи или совета. А вот к Арачин обращались только в том случае, когда нельзя было обойтись без камлания. Старый шаман рода Ухтей безоговорочно уступил ей свое место – он просто умер в одночасье. Правда, успел сломать свой бубен и сказать, что его тёси переходят к Арачин.