Читать книгу "Роман с демоном - Дмитрий Сафонов"

Потом кто-то из знакомых вспомнил, что в Англии учится сын Волковых — Кирилл. Оперативники пробовали с ним связаться. Из колледжа пришел ответ: «Студент Волков выбыл в неизвестном направлении». Основная же странность заключалась в том, что никто его не видел и не мог толком описать. Оперативники кинулись разыскивать школьные фотографии, любительские снимки, опрашивать соседей, но все впустую. Кирилл Волков исчез. Как в воду канул. Навсегда.

Следственным органам ничего не оставалось, кроме как задвинуть толстую папку подальше в угол пыльного сейфа. И постараться забыть о ней.

Так и случилось.

— Ему был… — прошептал Рюмин. — Всего двадцать один год.

От этой мысли становилось страшно.

Хладнокровно продумать ужасный план, жестоко разделаться с родителями и всеми возможными свидетелями, ловко замести следы и нигде — ни в единой мелочи! — не совершить ошибку или даже пустяковый просчет?! На это способен далеко не каждый. Один из миллиона. Или даже — из миллиарда. По крайней мере, подобных случаев на памяти капитана не было, и Рюмин на мгновение усомнился: а сумеет ли он взять этого зверя? Справится ли? Не переоценил ли он свои силы, когда сказал Северцеву: «Этот убийца — матерый хищник. Тут нужен кто-то, под стать ему»? Может, он уже слишком стар, чтобы тягаться с таким противником?

«Шансов мало», — прозвучал в голове голос тренера.

— Но они есть! — вслух сказал Рюмин. — Значит, надо пытаться!

Женщина, выдававшая папки с делами, с тревогой посмотрела на капитана. Рюмин улыбнулся ей, вернул дело и спустился в лабораторию.

* * *

— Ну что? — спросил он с порога.

Стас сидел за столом и что-то писал: судя по форменному бланку, — заключение экспертизы. Увидев Рюмина, он отложил лист в сторону и тяжело поднялся.

— Проявил. Твой Пинкертон уже забрал пленку.

— Ты ее видел? — сердце капитана забилось, в ожидании дурных новостей.

— Разумеется.

— И что там?

— Тебе сразу? Или — по кадру?

— Как хочешь, только, если можно, побыстрее.

— В двух словах? — верный старой привычке, Петровский нарочно тянул время.

Рюмин провел языком по небу, постарался взять себя в руки.

— В двух словах. И не больше. Три — уже перебор.

— Хорошо! — Стас принял значительную позу: отставил одну ногу в сторону, упер кулак в правый бок, горделиво задрал подбородок. — Если в двух словах, то это звучит примерно так: она — пустая.

— Как пустая? — не понял Рюмин.

— А вот так. Совершенно пустая. Абсолютно. Настолько пустая, насколько может быть пустой пленка.

Криминалист показал на недописанное заключение.

— Пожалуйста! «Акт экспертизы пленки, извлеченной из фотоаппарата модели „Olympus“, найденного в офисе модельного агентства „Моцарт“, расположенного по адресу»…

Рюмин поморщился: Стас считал себя превосходным стилистом и всякий раз, составляя отчет, пытался намеренно нагрузить фразу огромным количеством причастных и деепричастных оборотов. Тем не менее, главное капитан уловил.

— Фотоаппарат нашли в агентстве? — спросил он.

— У меня что-то с дикцией? — удивился Петровский.

— Точно в агентстве, не в машине? Ты ничего не путаешь?

— У тебя что-то с головой? — еще больше изумился Стас.

— И пленка — совершенно пустая. Значит, шляпу пока можно оставить?

— А-а-а, теперь понятно, — кивнул Петровский. — Это у меня что-то со слухом.

— В какую больницу ты ложишься? — спросил Рюмин.

— В пятидесятую. Говорят, там режут пузыри по сто раз на дню. Привык доверять профессионалам.

— Правильно делаешь. Я загляну к тебе. Не могу сказать точно, когда, но обязательно загляну. Пока! — Рюмин пожал Стасу руку и вышел.

Дел на Петровке больше не было. Капитан покинул здание, сел в машину и подвел промежуточный итог сегодняшнего дня.

Первое. Ему известно имя преступника. Пока только имя, но это уже немало.

Второе. Пленка в фотоаппарате оказалась пустой. Это значит, что где-то есть отснятая, но Воронцов пока не может ее найти. Но Бог с ней, с пленкой! Это может потерпеть.

Сейчас главное — третье.

Рюмин взял мобильный, набрал номер Северцева.

— Через полчаса я буду в институте имени Сербского, — сказал он вместо приветствия. — Передай Анне Сергеевне — я должен ее увидеть! Немедленно!

39

— Наконец-то все стало на свои места… — Вяземская выглянула в окно. Легкий ветерок забавлялся упавшими листьями: гонял их по институтскому дворику, кружил в медленном танце, раскладывал по газонам среди пожухлой травы, словно игральные карты на зеленом сукне… — Теперь я знаю, в чем заключалась главная ошибка.

Рюмин и Северцев сидели за столом в ординаторской и внимательно прислушивались к каждому ее слову.

— Мы полагали, — сказала Анна, — что Панина… то есть, Волкова — первая жертва маньяка. Но эта гипотеза никак не объясняла ее странное поведение. Я не могла понять, что заставило Лизу нанести себе новые раны. Но еще более невероятным казалось то, что царапины доставляли ей наслаждение.

— Кровь, боль и секс, — тихо сказал Рюмин.

— Именно, — кивнула Вяземская. — Для нее эти вещи связаны неразрывно.

— А для него? — спросил Северцев. — Для убийцы?

Анна замолчала. Она подошла к столу и некоторое время смотрела на разложенные бумаги: распечатки снимков убитых девушек и свадебную фотографию Паниной и Уржумцева.

Рюмин подумал, что сегодня Вяземская выглядит еще привлекательнее; ему очень нравился этот белый халат, подчеркивающий стройную фигуру, строгая гладкая прическа с волосами, собранными в аккуратный узел на затылке, серьезное выражение лица… Этой женщиной невозможно было не любоваться.

— Помнишь, — сказала Анна, обращаясь к Северцеву, — когда мы сидели в кафе, ты спросил, верю ли я в точность психологического портрета преступника?

— Ты сказала, что веришь, — ответил Александр.

— Да. Психиатрия — это все-таки наука. Она может дать ответ — если не на все, то на очень многие вопросы. Надо только правильно их сформулировать.

— И… каким же будет портрет Кирилла Волкова? — спросил Рюмин.

— Судите сами. Нам известны причины, вызвавшие деформацию его личности. Инцест. Интимная связь с ближайшим родственником — это раз. Произошел слом одного из самых мощных биологических и социальных запретов. Такие вещи не проходят бесследно. Далее. Сексуальные отношения брата и сестры носили явный садо-мазохистский характер — это два.