Читать книгу "Зеркальщик - Филипп Ванденберг"

Девушка притворилась, что не слышала слов Никколо, хотя втайне признала, что он прав.

Эдита бесцельно блуждала по городу и все никак не могла собраться с мыслями. На Риальто, где продавцы начинали собирать свои товары перед наступлением темноты и где поэтому царило большое оживление, ей удалось избавиться от надоедливого преследователя. Эдита перешла на другую сторону канала и направилась к кампо деи Санти Апостоли, где в вечерние часы было особенно много молодых людей, искавших развлечений. Девушка боялась, что ее узнают, поэтому шла вдоль домов и таким образом вышла к Ка д'Оро — самому красивому дворцу в Венеции. Его называли «золотой дом», потому что Марино Контарини, очень богатый купец, велел украсить фасад, узоры на трех рядах колонн, балконы и карнизы чистым золотом. Из бокового переулка, выходившего на Большой Канал, открывался вид на расположенное прямо напротив него палаццо Агнезе, принадлежавшее семье Доербек.

Ноги Эдиты очень устали от беготни, и девушка села на свой мешок, уронила голову на руки и стала смотреть на массивное здание, расположенное на противоположной стороне канала. В вечерние часы, когда на крыши опускались сумерки, палаццо с темными окнами казалось еще более устрашающим, чем днем. Не было видно ни огонька, ни еще каких бы то ни было признаков жизни, и гондола с позолоченным балдахином, служившая транспортным средством Даниэлю Доербеку, болталась у главного входа, от которого вели к воде три ступеньки.

Говорят, что все это принадлежит тебе, думала Эдита, качая головой. У нее никогда не было ничего ценного, лишь несколько платьев и смен белья — все это дал ей Мельцер в качестве приданого. Будучи дочерью зеркальщика, Эдита никогда не имела других желаний, кроме тех, которые, как она знала, приличествуют ее сословию и могут быть исполнены. Разве неудачи с богатым Мориенусом не достаточно, чтобы понять, что стремление к богатству приносит ей только несчастье?

От Большого Канала поднимался туман. Эдита замерзла. Гондольеры, водившие свои лодки вверх и вниз по каналу, выкрикивали что-то непонятное: «Ое!», «Преми!» или «Стаи!», и крики эхом отражались от стен домов. Фонарики на лодках горели желтоватым рассеянным светом.

В поисках места для сна Эдита направилась обратно к церкви Двенадцати Апостолов. Церкви, а особенно их порталы и аркады вдоль внешних стен идеально подходили — это девушка выяснила уже через несколько дней бездомной жизни — для ночлега. Но площадь перед церковью Двенадцати Апостолов показалась Эдите чересчур оживленной, поэтому девушка прошла еще несколько кварталов, пока в конце одного из неосвещенных переулков не нашла крытой постройки, принадлежавшей мелкому лавочнику. Эдита залезла под деревянный стол, на котором днем выкладывали товары, и, насколько это было возможно, устроилась поудобнее. Вскоре она уснула.

Спала она недолго и вдруг подскочила, услышав громкий крик и ругань. Лавочник возвращался домой с очередной попойки вместе со своим взрослым сыном. Оба с трудом держались на ногах. У отца в руках был фонарь.

Оба пьяных, обнаружив Эдиту под столом возле дома, стали обзывать ее разными словами — шлюхой, бродяжкой — и пинать ногами. Сын лавочника стащил с головы девушки платок и, увидев короткие волосы Эдиты, завопил:

— Вы только поглядите! Беглая девка!

— А может, вообще монашка?

— А может, она как раз с позорного столба? — И они стали дергать ее за платье и лапать.

Улочка была узкой, убежать можно было только в одном направлении. Эдита, которую оскорбляли пьяные мужчины, пыталась защищаться, насколько хватало сил. И в то время как юноша становился все настойчивее, прижимая ее к двери дома, старик открыл двери и грубо втолкнул девушку в темный коридор.

Лестница справа вела на верхний этаж. На эту лестницу они и стали совместными усилиями загонять Эдиту. Старик держал девушку, а его сын стягивал с себя штаны.

— Нет, нет, нет! — закричала Эдита и стала отбиваться. В подобной ситуации она обрела дар речи и теперь смертельно боялась, что снова может онеметь. Эдита царапалась, плевалась, дралась и попала старику коленом между ног, да так сильно, что тот взвыл от боли и кулем свалился на пол.

Поскольку юноша был сильно пьян и занят раздеванием, он совершенно не заметил происшедшего, и Эдита воспользовалась моментом. Она вскочила, выбежала на улицу и бросилась бежать по узкой улочке по направлению к кампо деи Санти Апостоли.

Укрывшись под арочными сводами, Эдита наконец остановилась. От холодного влажного ночного воздуха болели легкие. По пустой площади эхом разносился собачий лай. И только теперь девушка заметила, что забыла в доме у лавочника свой мешок. Да и платка, которым она покрывала волосы, тоже не было.

Эдита оглядела себя с ног до головы. Платье было разорвано на груди, подол изодран в клочья. Она провела ладонью по лицу и увидела, что из носа течет кровь. Девушка всхлипнула и стала бормотать себе что-то под нос, только чтобы слышать свой голос.

На площади раздались поспешные шаги. Эдита вздрогнула и прижалась всем телом к выступу стены. Шаги сопровождались собачьим лаем. Девушка не решалась вздохнуть. Но звук шагов исчез так же внезапно, как и появился.

И тут Эдита не выдержала. Она рыдала так, как никогда еще в своей жизни не рыдала. Она оплакивала свою жалкую судьбу, бедность и беспомощность, свою слабость — и внезапно поняла, что вряд ли что-то изменится, если ей не удастся вырваться из этого проклятого замкнутого круга. Разве хотелось ей до конца своих дней спать на грязных ступеньках, быть предоставленной на растерзание всем ветрам и произволу злых людей? Неужели же она действительно хотела бродить по городу оборванная, словно бездомная кошка, есть заплесневелый хлеб и жиденький супчик у монахинь Святой Маргариты? Зачем она снова обрела дар речи, если использует его лишь для того, чтобы попрошайничать?

Жалость к себе смешивалась со злостью. Эдита чувствовала, что ее охватила ярость, злость на богачей, гнев на мужчин и особенно на собственного отца, из-за которого она вынуждена была так жить. Всхлипывая, замерзая, борясь с собой и своей судьбой, девушка прислонилась к стене церкви и стала проклинать тот день и час, когда уступила своему отцу и согласилась уехать из Майнца. Неожиданно ей в голову пришел простой вопрос: почему ты отказываешься принять наследство Доербеков? Что это, гордость, скорбь, стыд, страх или просто навязчивое желание страдать? И разве не глупость — каждая из этих возможных причин?

Пошел дождь. С крыши бокового нефа падали крупные капли, брызгая на ее разодранное платье. Перед Эдитой лежала безлюдная площадь, похожая на темное зеркало, сверкающая и таинственная. Крысы шныряли по камням, пищали и дрались за объедки, оставленные дикими кошками. Эдита с отвращением отвернулась. Как же давно она спала в сухой теплой постели, ела за столом и мылась в чане!

Когда дождь пошел сильнее, Эдита быстро перебежала под главный портал церкви, где уже спали трое нищих. Опасно было оспаривать спальное место у незнакомых попрошаек, поскольку спальные места в отдельных частях города распределяли короли нищих, по крайней мере, лучшие из них. Особой популярностью пользовались ризницы окружающих церквей, от которых у королей были свои ключи, и пристройки нефов, выходящие на узкие боковые каналы.