Читать книгу "Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен? - Дэвид Хьюсон"

Хартманн встал, отошел к окну, посмотрел на улицу.

— Забавно, что эти стажеры потеряли именно ту папку, которая нам нужна. Ту, которая нужна полиции. Теперь полицейские считают, будто это я скрыл от них документы. Они считают, будто мне есть что скрывать.

Кристенсен слушал и кивал.

— Я разузнаю, что произошло, и сообщу вам.

— Не нужно, — сказал Хартманн. — Не утруждайте себя. — Он подошел вплотную к молодому чиновнику и произнес: — Вот как мы поступим: в понедельник проведем официальное расследование. Чтобы четко выяснить, кто виноват.

— Расследование?

Кролик в свете фар. Олень под прицелом.

— Но если папка сама вернется на место чудесным образом, — добавил Хартманн, — то, конечно, никакого расследования не понадобится.

— Простите, но мне больше нечего сказать.

— Отлично. Тогда у нас больше нет вопросов.

Кристенсен ушел.

— Я вспомнил его, — сказал Хартманн. — Он участвовал в конкурсе на должность директора школы в прошлом году. Самонадеянный юнец. Я отсеял его на первом этапе. И вот теперь он мстит.

— Ты думаешь, он работает на Бремера?

— Не знаю. Да это и неважно. Главное то, что у него есть доступ в нашу сеть. Пусть все сменят пароли. Давай будем бдительнее.

Хартманн заглянул в помещение штаба.

— Где, черт возьми, Мортен? Знаю, вчера я погорячился, но…

— Он позвонил и сказал, что заболел. У него большие проблемы со здоровьем, Троэльс. Эта работа не для него.

— У него диабет. Ему то хуже, то лучше. Иногда у него бывают перепады настроения, но к этому вполне можно приспособиться.

Она села на край дивана.

— Я пришла сюда пять месяцев назад. Сколько работал на тебя Мортен?

Ему пришлось задуматься.

— Если не считать перерывы… Не помню. Он всегда был со мной.

— А сколько времени тебя считают конкурентом Бремера?

Амбиций ей было не занимать. Но амбиции — это хорошо, без них не бывает свершений.

Она коснулась его щеки.

— Мы справимся и без Мортена, — сказала Риэ Скоугор. — Не нервничай.

На улице было ясно и холодно. Резкое зимнее солнце не грело. Вокруг суматоха выходного дня: люди ходили по магазинам, семьи прогуливались с детьми.

Олав Кристенсен остановился на площади и позвонил.

— Верните мне ту папку, — сказал он.

В городской администрации все менялось. Никто не мог точно сказать, что будет завтра. В трубке тишина.

— Вы слышите?

Он сердился, хотя понимал, что ведет себя неправильно. Но поделать ничего не мог. Хартманн не дурак. И не наивный добряк. Кристенсен видел сегодня его глаза с очень близкого расстояния.

Расследование!

Документы в архиве все до одного подписаны, учтены, пересчитаны, разложены. Если кто-то берет документ, об этом делается запись. Хартманну двух часов хватит, чтобы узнать: все личные дела по той гимназии, включая дело Кемаля, были выданы ему, Олаву Кристенсену. И ничего не придумать, никак не оправдаться. В один момент его карьера полетит к черту.

По-прежнему из телефона ни звука.

— Послушайте, вы! Я оказал вам большую услугу! — Мальчик, шагающий мимо с парой красных надувных шаров, испуганно вздрогнул от его крика. — Теперь мне нужна ваша помощь. Я говорил, что не стану молчать, если…

А это было совсем уж глупо. Последняя фраза слишком похожа на угрозу. Олав Кристенсен отлично понимал, с кем имеет дело. Такому человеку не угрожают.

— Послушайте… Я только хочу сказать…

Ни слова, ни звука. Не стало слышно даже его медленного ритмичного дыхания.

— Алло? Алло?

Коричневый кирпичный шпиль пронзал бледно-голубое небо. Мелодично били колокола. Перед церковью толпы людей, репортеры, фотографы.

Лунд думала об убийстве. О том, как его раскрыть, как вести расследование.

Что, если он тоже здесь? Тот человек, который держал Нанну взаперти, насиловал ее, бил, мучил девушку часами? Криминалисты что-то начинали нащупывать. Мыло на ее коже было свежим и не таким, как у нее дома. Под ногтями нашли следы крови и порезы — тот, кто стриг ей ногти, делал это неуклюже или торопливо. Сколько объяснений могло тут быть? Только одно. Он где-то искупал ее, отмыл ее измученное тело и окровавленную кожу, подрезал ей ногти, пока она боролась с ним. А потом выпустил в ночной лес, босую, в тонкой майке. Чтобы она бежала, пока…

«Кошки-мышки».

Так сказал Майер, а Майер не глуп.

Да, это была игра. Игра за гранью реальности. Когда он запер ее в багажнике машины Троэльса Хартманна и столкнул, живую и вопящую, в тот забытый всеми канал, он смотрел и наслаждался. Как другой человек мог бы наслаждаться фильмом. Или видом аварии.

Или похоронами.

Дикая, безумная игра.

Какой он?

Обыкновенный. Преступники тоже относятся к роду человеческому, они не отмечены особыми шрамами или физическим уродством, не отделены от своих жертв стеной. Попутчик в автобусе. Незнакомец в магазине, который здоровается с вами каждое утро.

Или школьный учитель, который приходит в одну и ту же школу день за днем и в мире, где царит равнодушие, впечатляет всех своей честностью и примечателен лишь своей несомненной порядочностью.

Лунд огляделась, ее лучистые глаза, как всегда, были в постоянном поиске. Она смотрела и думала.

Для чудовищных поступков совсем не нужны чудовища. Причину их надо искать в обыденном и ничем не примечательном. Зияющие прорехи в материи общества, которое изо всех сил старается стать единым. Раны на теле города, кровоточащие и болезненные.

Входя в церковь, она вглядывалась в море лиц вокруг себя; нашла место в тени под колонной, села. Отсюда можно будет наблюдать за всеми незамеченной.

С хрипом и свистом грянул орган. Лунд смутно припоминала эту мелодию, в голове вертелись обрывки рождественского гимна.

Лунд не пела.

Лиза Расмуссен по другую сторону от прохода не пела.

Мужчина из гаража, правая рука Бирк-Ларсена, Вагн Скербек, с лицом, залитым слезами, прижимающий к груди черную шапку, не пел.

Учитель, известный всем под именем Рама, сидящий в одном ряду со своими учениками, не пел.

На передней скамье, возле белого гроба, Пернилле и Тайс Бирк-Ларсен не пели. Они сидели рядом со своими сыновьями как потерянные, словно все вокруг — церковь, люди, музыка и прежде всего сверкающий белый гроб перед ними — было миражом, а не реальностью.

Священник — худой мужчина с морщинистым печальным лицом, в черной сутане с белой вставкой-воротником — вышел из-за алтаря, глянул на гроб под розовым венком, медленно обвел взглядом молчаливые ряды. Заговорил звенящим, громким театральным голосом: