Читать книгу "По живому следу - Фридрих Незнанский"

— Ты бы хоть по дороге в магазин заехал. Я тоже жрать хочу.

— Так ешь, кто мешает? — Авербух лыбится.

— Сам это дерьмо жри.

Дерьмо, понятно, меня и не стесняются, я на стол, на продукты то есть, глянул, по сторонам, туда, сюда — смотрю, посуда вроде есть, к этим двоим поворачиваюсь:

— А масла нет подсолнечного?

Те не поняли сразу, а потом в первый раз на меня как на человека посмотрели:

— А тебе зачем?

— Если есть, я сейчас из этого (на продукты киваю) что-нибудь сварганил бы.

А что? Для Голубя с Сивым готовил, а для этих прыщей не могу, что ли? Ха! Они опять переглянулись, а потом Щербинин с полки пластмассовую бутылку тянет:

— На, действуй.

— А ванная у вас где? Что ж я такой чумазый еду готовить буду, умыться хоть.

И пошел сам, найду. Планировка-то стандартная, а этих на кухне офигевшими оставил. Здорово я их. Еще больше повеселел. Конечно, моя бы воля — я бы сразу на ту хавку набросился, в сыром виде сожрал бы, но почувствовал тогда — авторитет держать надо. И правильно почувствовал, не пожалел.

По дороге в ванную заглянул я и в комнату, чуть не свистнул, оно конечно, не царские палаты, но по части видео — полный отпад. Камера (как называется не знаю, знаю, что дорогая, да они все не шибко дешевые), видеомагнитофон. А главное — кассет тьма. Я, кроме как в видеопрокате, нигде столько и не видел. Пошел в ванную. Там лампочка ввинчена яркая-яркая и тоже пара кассет лежит. Ну, думаю, фанаты. Они бы еще с телевизором мыться ходили.

Вымыл руки, харю, возвращаюсь на кухню. Те двое чего-то глаза прячут, ну не смотрят на меня. И Авербух пальцами по столу барабанит. Не стал я пока разбираться. Сковородку на плиту поставил. Масло налил, колбасу нарезал да в это масло побросал. Стал яичницу делать. И яйца, прежде чем на сковородку вывалить, проверяю. Кто их, прыщей, знает, — может, у них эти яйца с прошлого года лежат, тухлые уже. Посолил. Все чин-чином. Слышу, за спиной Щербинин шипит почище яичницы:

— Самостоятельный…

Еще раз замечаю, что не срослось у них что-то со мной, не того ожидали. Что — пока не понимаю, но чувствую. И дальше свою линию гну, на стол подставку железную брякнул, сковородку тряпкой перехватил, на подставку ее.

— Вилки есть? — спрашиваю.

Вижу — Щербинин этот с досады сейчас мне точно по шее заедет. А второй, Авербух который, это заметил, руку чуть приподнял: не трогай, мол. Вижу, не собираются меня прямо сейчас убивать — и то хорошо.

А Авербух кореша успокоил, в стол залез, вилку мне протягивает:

— Ешь.

Как ни хотелось мне есть, а все-таки к Щербинину опять:

— А вы? Вы же тоже хотели.

— Передумал. Жри давай.

Ну, думаю, и фиг с вами. Стал есть. Прямо кусками хватал, обжигался, никогда, кажется, так жрать не хотел, даже, можно сказать, про этих двоих придурков забыл. Только, думаю, жалко, что хлеба нет, с хлебом бы оно сытнее.

А Щербинин с Авербухом молча сначала смотрели, потом Авербух расспрашивать начал, но уже подробнее, чем в машине, — что, да как, да откуда. Я жевать-то жую, а ему лапшу на уши вешаю. И про то, что папа в тюрьме, авторитет крупный, и про маму, которая меня дома ждет не дождется, только я не сильно тороплюсь, потому, что в Москве у меня корешей от пуза, урка на урке.

Щербинин закурил, опять пальцами по столу забарабанил, а Авербух, смотрю, закивал, заулыбался. Дураки, думаю. Чего с них взять, всему верят. Зря я так тогда, Авербух-то не дурак оказался. Я потом соображал, думаю, что уже тогда он все про меня решил. А может, и нет — тут поймешь разве. Ну доел я все, на хозяев смотрю, Щербинин который, тот отвернулся, а Авербух ключи от машины в руках вертит:

— Наелся?

— Наелся.

— Ну что ж. Рады были познакомиться. Куда теперь думаешь? На вокзал тебя, Книжник, доставить или сам доберешься куда надо?

— Доберусь.

— Ночевать-то есть где?

Верно, он тогда со мной разговаривал по уму. Ну прямо Голубь, когда мы с ним в первый раз встретились. Только про Голубя я тогда не вспомнил. А вместо того повелся.

— А что? — спрашиваю.

— Хочешь, здесь переночуй. Что ж по подвалам мыкаться. Только извини: останешься — мы тебя или запрем или кто-то из нас с тобой будет. Хороший ты, видно, парень, но мы ж тебя не знаем совсем. А вдруг квартиру обчистишь?

Поверил я ему, говорю же, повелся:

— А спать где?

— Да хоть здесь, раскладушку поставим, а завтра посмотрим. Может, ты подработать хочешь? Нам такой толковый пацан сгодился бы.

— А делать что?

— Ну для начала уберешься здесь. В магазин сходим, ужин приготовишь, раз ты такой повар. А дальше видно будет. Идет?

Повелся я, это точно, но ведь не совсем дурак был, понимал, что что-то здесь не то. Но как вспомнил подъезды эти поганые! Ладно, решил, хоть ночь перекантуюсь. Только, думаю, следить за ними в оба нужно. А какое там следить! Авербух откуда-то раскладушку сразу приволок, предложил лечь отдохнуть. Мол, видно, что устал. А у меня после еды и правда глаза слипались, сил нет. Прилег и заснул почти сразу. Поначалу слышал сквозь сон, как эти двое в коридоре:

— Не бухти… Говорю — пригодится… Мы на этом еще больше поимеем… А ты что теперь предлагаешь?..

А третий голос — этого я вообще не знал тогда, говорит:

— Имейте в виду, если что — я мочу без предупреждения. Мне моя шкура дорога.

И те вроде притихли…

Да я уж не стал вслушиваться, пес с ними, думаю, кто-то просто телеги катает, пугает их. Не поверил. А зря. Послушать бы тогда не мешало…

Стал я на той квартире жить и первое время только и радовался, что на дураков попал, кормили они меня. И не так чтобы вовсе от пуза, но кормили. А после того как голодный по Москве походил, так и совсем хорошо, сигареты тоже давали. И на улицу отпускали запросто. Я уже на следующий день, после того, как там оказался говорю:

— В город пойду, повидаться кое с кем надо.

Мотя (это он тогда с ними разговаривал ночью)

как-то зло на меня посмотрел, но промолчал, а Авербух — ничего, покивал, сказал только, чтобы я ночевать приходил. Если захочу. А захочу я, нет ли — какая разница? Ну походил я день по городу, проголодался. К вечеру, понятно, задумался: спать где? Подумал, подумал — да и к этим двоим вернулся. Дверь мне Авербух открыл, а сам к Моте поворачивается (оба они на месте были) и вроде как подмигивает:

— Я ж тебе говорил.

А мне так объясняет:

— Поспорили мы, вернешься ты или нет. Вернулся, молодец! И соображаешь, и не из пугливых.

— Ты смотри, он ведь и совсем соображать сможет, — пробурчал себе под нос Мотя и глазом сверкнул. Нехорошо так сверкнул, угрожающе.