Читать книгу "Нужная вещь - Том Вулф"

Всего лишь за семь минут вертолет добрался до корабля — авианосца под названием «Озеро Чемплейн». Капсула под вертолетом раскачивалась вперед-назад. День был очень солнечный — отличный майский денек недалеко от Бермуд. Вертолет стал садиться на палубу. Шепард посмотрел вниз и увидел сотни лиц. Они все глядели вверх, на вертолет. Видимо, весь экипаж корабля собрался на палубе. Их лица, залитые солнцем, были обращены к Шепарду. Сотни лиц. Люди заняли всю заднюю часть палубы. Они столпились между самолетами, смотрели вверх и двигались к тому месту, где должен был приземлиться вертолет. Охранники с трудом удерживали их за натянутыми канатами. Когда вертолет снизился, Эл увидел лица более отчетливо, и на всех был тот самый взгляд. На сотнях лиц уже был тот самый сияющий взгляд.

11. ОНО САМО ВЗОРВАЛОСЬ?

Гленн и остальные теперь могли лишь наблюдать, как Эл Шепард поднимается над ними и становится национальным героем уровня Линдберга. Именно так это выглядело. Покончив с техническими отчетами, Шепард направился с Гранд-Багамы прямиком в Вашингтон. На следующий день к нему присоединились и шестеро неудачников. Они стояли и смотрели, как президент Кеннеди вручает Элу медаль «За отличную службу» на церемонии в Розовом саду Белого дома. Затем они последовали за Шепардом, когда он уселся на заднее сиденье открытого лимузина и поехал по авеню Конституции, приветствуя собравшуюся толпу. Десятки тысяч людей собрались посмотреть на кортеж, хотя на его подготовку было отведено лишь двадцать четыре часа. Они кричали, плакали, преисполненные благоговения и благодарности. Процессии потребовалось полчаса, чтобы проехать одну милю от Белого дома до Капитолия. Порою казалось, что у Эла транзисторы в солнечном сплетении. Но не сейчас — сейчас он действительно был искренне тронут. Они обожали его. Он был… на балконе Папы Римского… Целых полчаса… На следующий день муниципалитет устроил Элу торжественный проезд по Бродвею. Эл сидел на заднем сиденье лимузина, а его осыпали серпантином и конфетти, как на театральной премьере. Родной город Эла — Дерри, который был лишь немногим крупнее деревни, — тоже устроил для него парад: собралась самая большая толпа за всю историю штата Нью-Гемпшир. Части пехоты, флота, морской пехоты, авиации и национальной гвардии со всей Новой Англии маршировали по главной улице, а в небе летчики на реактивных истребителях демонстрировали воздушные трюки. Политики опасались, что Дерри переименуют в Спейстаун, прежде чем они предложат это сами. В городе Дирфилд, штат Иллинойс, в честь Эла назвали новую школу. А потом Эл стал получать тонны поздравительных открыток по почте. «Поздравляем Алана Шепарда, нашего Первого человека в космосе!» — текст был заранее напечатан на открытках вместе с адресом НАСА. А покупателям надо было лишь подписать открытку и бросить ее в почтовый ящик. Полиграфические компании просто помешались на таких открытках. Эл был самый настоящий герой.

По сравнению с орбитальным полетом Гагарина прыжок Шепарда на Бермудские острова, всего лишь с пятью минутами невесомости, был не очень большим достижением. Но это не имело значения. Полет преподносился как драма, первая драма поединка в истории Америки. Шепард был лишь неудачником, который забрался на верхушку американской ракеты — а наши ракеты всегда взрываются — и бросил вызов всемогущему советскому «Интегралу». А то, что весь ход полета транслировался по телевидению и трансляция началась за добрых два часа до пуска, лишь усиливало напряжение. А затем Эл прошел через все это. Он дал им запалить свечу. Он не колебался. Не паниковал. Он держался отменно. Он был такой же великолепный сорвиголова, как и Линдберг, и даже лучше: он сделал это ради всей страны. Это был человек… с нужной вещью. Никто не произносил этих слов, но каждый ощущал исходящие от Эла лучи ауры и первобытной силы, физической храбрости и мужской чести.

Даже Шорти Пауэрс стал знаменитым. «Голос «Меркурия» — так его теперь называли, а еще «восьмым астронавтом». Пауэрс был подполковником авиации, в прошлом пилотом-бомбардировщиком. На протяжении всего полета Шепарда он выходил в эфир из Центра управления полетом на Мысе и говорил: «Это Центр управления «Меркурия» — и сообщал о ходе дел астронавта с холодностью настоящего боевого пилота; людям это нравилось. После приводнения капсулы Шорти Пауэрс передавал, что Шепард все время повторяет «а-о'кей». На самом деле это была выдумка Пауэрса: он знал, что инженеры НАСА говорят так во время испытаний радиоустройств, потому что звук «а» передается в эфир лучше, чем «о». Тем не менее это «а-о'кей» стало символом победы Шепарда над всеми помехами и символом хладнокровия астронавта, а на Шорти Пауэрса смотрели как на медиума, который соединял обыкновенных людей и звездных путешественников — обладателей нужной вещи.

Резко возрос и статус Боба Гилрута. После целого года скорби и печали Гилрут наконец-то удостоился чести проехать в одном из лимузинов триумфального кортежа Шепарда по Вашингтону. Рядом с ним сидел Джеймс Уэбб, и они вместе глядели на тысячи улыбающихся, кричащих, машущих руками и щелкающих фотоаппаратами людей.

— Если бы ничего не получилось, — признался Уэбб, — они оторвали бы тебе голову.

Теперь Гилрут, «Меркурий» и НАСА — все одновременно — стали символом американского технологического прогресса. (Наши парни больше ничего не портят, а наши ракеты не взрываются.)

Ничто не прошло мимо внимания президента. Его отношение к НАСА изменилось. И Уэбб понимал почему. Три недели назад, после полета Гагарина, президент пребывал в испуге. Он был убежден, что весь мир теперь судит о Соединенных Штатах и его правлении по космической гонке с Советами. Он бормотал:

— Если бы кто-нибудь сказал мне, как их догнать. Давайте найдем кого-нибудь — кого угодно… Сейчас нет ничего важнее.

Это догнать стало манией. Наконец Драйден сказал ему, что бесполезно пытаться догнать могущественный «Интеграл» в чем-либо связанном с орбитальными полетами. Оставалась единственная возможность — начать программу подготовки к запуску человека на Луну в течение ближайших десяти лет. Это потребует усилий, сопоставимых с подготовкой проекта «Манхэттен» во время Второй мировой войны, и обойдется в двадцать-сорок миллиардов долларов. Кеннеди эта цифра привела в ужас. Но меньше чем через неделю произошло позорное поражение в Заливе Свиней, и теперь его концепция «новой границы» выглядела скорее как отступление на всех фронтах. Успешный полет Шепарда стал первой новостью, которая порадовала Кеннеди с тех пор. Впервые он проявил некоторое доверие к НАСА. А теплейший прием, оказанный публикой Шепарду как сорвиголове-патриоту, бросившему вызов в небесах Советам, воодушевил президента.

Однажды утром Кеннеди пригласил Драйдена, Уэбба и Гилрута в Белый дом. Они расселись в Овальном зале, и Кеннеди сказал:

— Теперь во всем мире о нас судят по нашим успехам в космосе. Следовательно, мы должны быть первыми. Вот и все.

После такого заявления Гилрут подумал, что Кеннеди прикажет им свернуть суборбитальные полеты на «Редстоуне» и перейти непосредственно к орбитальным полетам с использованием ракеты «Атлас». Они же надеялись провести еще шесть-десять суборбитальных полетов, используя «Редстоун». Гилрут подумывал об орбитальных полетах, хотя это было рискованное предприятие, учитывая проблемы, возникавшие с системой «Меркурий-Атлас» на испытаниях. Так что все они просто изумились, когда Кеннеди сказал: