Читать книгу "Еврейская сюита - София Браун"

в порядке? Почему минус?»

– Вам папа не говорил, что вы красивая, что вы его принцесса, что вы самая замечательная?

– Тогда в Польше носили такие широкие пояса, чтобы подчеркнуть талию. У меня была очень тонкая талия – такая вот, шестьдесят сантиметров. Сначала учительница вызвала мою маму и меня: что такое, почему я хожу с такой талией? А что, я должна ее оставить дома, эту талию? Она мне нужна. Нет, никогда не было комплиментов. Может быть, было обожание моего отца. Почему? Не меня, но у меня было имя его матери. Он свою мать обожал, не меня. И я знала, что моя мама очень красивая, вот это я знала.

– А как Эрнест вам показал, что вы красивая? Как он это выражал?

– Да, он говорил, он делал. В первый раз, когда мы поехали в Америку на переговоры по поводу DSD в 1983 году, знаете, я была такая деревенская-деревенская. Что значит деревенская? Я не ходила в дорогие магазины. Я любила шить сама для себя. Из-за нехватки денег все делаешь – я же была студентка… И вот Эрнест меня повел в самые дорогие магазины. Я чуть не сомлела. Я говорю: «Что?» Но он хотел, чтоб я была прилично одета, я же не могу поехать как есть…

– Расскажите, что это означало – быть прилично одетой?

– Я одевалась не скажу что скромно, я всегда любила моду. Но я сама себе эту моду делала. Деньги, деньги… Это было, знаете, так: или ты можешь, или ты не можешь себе это позволить. Я никогда не носила, например, костюмы, жакеты. У меня всегда были платья, какие-то свитера, ну, разве это прилично? Нет. Эрнест повел меня покупать костюм, костюм для деловой женщины. Он просто не мог взять меня и отвезти в Америку, потому что это стыдно – привозить такое чучело израильское. Я помню… Он меня научил двум вещам: во-первых, что декольте должно быть в v-образном вырезе. Удлиняет шею, делает такое прекрасное… А второе, чему он меня научил, – это костюмы: юбка и жакет. У меня никогда не было юбок.

– Не брюки?

– Нет, не брюки. Это тогда было неприлично. Брюки – было спортивно, а он не хотел спортивно, только элегантно. Он меня учил: “Sophie, you have to be very elegant, not just elegant – very elegant”[67]. И он пошел со мной, он же мне ни в чем не доверял, понятно, все выбирал сам. Костюмы – дорогие, качественный пошив: как рукава вставлены, как пуговицы… очень элегантно. У меня нет джинсов, никогда не было джинсов, я не хожу в брюках. И воротники должны были быть элегантные тоже. Он мне купил три костюма, чтобы можно было менять жакет с юбкой.

– Какого цвета?

– Самый элегантный был темно-зеленый, черный воротник, бархат, да-да-да, бархат, и черная юбка. Юбка должна быть классическая.

– Ага. А что с туфлями?

– Всегда каблуки, честное слово, я ходила на таких огромных – это было мое собственное желание, я люблю каблуки. Я высокая, мне не надо десять сантиметров каблуки. Я даже полы мыла на каблуках, не снимала их никогда.

– Всегда такое было, с юности?

– Да. Я очень любила каблуки, пока не сломала ногу, – теперь не могу ходить на каблуках. Это было пять лет назад. Но это Эрнест меня сделал, он меня сделал красивой.

– Он дарил вам украшения?

– Да, он любил меня украшать, понимаете, я для него была такая елка. Это была очень красивая любовь, на самом высоком уровне, потому что любовь – это смотреть на другого человека: ты переживаешь – я тебе помогу. У тебя есть какой-то недостаток – я тебе помогу. Ты хочешь подняться выше – я с тобой. Понимаете? Это любовь? Конечно, это любовь. Я плачу за это деньги, или он мне платит за это? Вот когда ты платишь деньги, это не любовь, это свинство. Свинство, продажная любовь, не считается. А вот когда ты хочешь отдать сам от себя, и тебе это доставляет удовольствие, что может быть красивее? Когда он радуется, что у меня есть какие-то достижения. Или когда я переживаю, что он в Америке или где-то в другом месте, переживаю, как у него идут переговоры, и для меня это так важно… я ему могу сказать: «Слушай, не переживай. Ну их к черту!.. Ну, с этим не вышло, таких будет еще сто, ну и что?» Понимаете, я сочувствую его переживаниям, мне больно. Если человек переживает, а мне больно – вот это называется… называйте «любовь», я это называю «обожание». Потому что любовь кончается, эти чувства кончаются, а обожание никогда не кончается. В моем понимании. И все равно, ведь такая большая разница в возрасте…

Это так хорошо, когда мы такие… когда в нас влюбляются, понимаете? Это прекрасное чувство.

– Как вы думаете, что он в вас нашел?

– Я думаю, он нашел такую женщину, которую можно вырастить, можно воспитать… это как в «Пигмалионе» Бернарда Шоу, понимаете? О, вот это, честное слово. Он был там, где-то на Олимпе, он все знал, он все понимал, а я тут путалась у него под ногами. Но он мне никогда не говорил, не показывал такого. Знаете, мой первый муж всегда меня унижал, это было его хобби – меня унижать. Он же профессор, такая большая корона на голове. Он профессор, а у тебя даже нет докторской степени. Он мне так и говорил: «Ты понимаешь, за кого ты вышла замуж? Я же профессор!»

Вы можете меня спросить: так какая была твоя роль рядом с Эрнестом? Вот моя роль была – быть его публикой, которая покупает билеты. Аудиторией. Я всегда была хорошей аудиторией. Потому что мне это интересно, мне это важно, я этим восхищаюсь, и это нужно каждому великому человеку. Я думаю, что такому огромному человеку, как Эрнест, нужна была большая любовь. Неважно, что он был прекрасный бизнесмен, прекрасный отец, хороший муж. Но не было любви, не было. А ему нужно было «браво». Но такое, знаете, не фальшивое, а от всего сердца, такое, что поднимает человека.

– Восхищение.

– Восхищение. Вот это была моя роль – выражать восхищение. И это ему было нужно. Я не знаю, может быть, не каждому, но мне тоже нужно, чтоб мной восхищались все время. Я так часто говорю.

– А он вами восхищался?

– Все время. Двадцать четыре часа в сутки. И… знаете, почему я хочу написать про любовь? Потому что люди не умеют любить.