Читать книгу "Миллионщик - Анатолий Анатольевич Подшивалов"

одна двадцатая дозы, кроме пользы ничего не будет, а потом стал бодро булькать вместе со мной и, похоже, даже развеселился, глядя, как я стараюсь вместе с ним, изображая «соловья» (была такая детская свистулька – соловей, куда наливали воду, а потом дули в отверстие в хвосте свистульки, и она издавала рулады, весьма отдаленно напоминающие соловьиные). Попросил, чтобы в течение часа царь ничего не пил и не ел, для того чтобы лекарство успело подействовать, потом можно попить чаю с малиновым вареньем и медом, с чем полностью согласился добрый доктор Гирш.

Мы решили по очереди дежурить у постели больного, и я взял себе «собачью вахту» с полночи до четырех утра как самый молодой из присутствующих. Сказал, что порошок, который я дал, обладает жаропонижающим и противовоспалительным эффектом, поэтому царь будет потеть, для чего надо иметь три-четыре чистых сухих ночных рубашки (за ночь он все могут стать мокрыми) и давать теплое питье, чтобы компенсировать потерю жидкости. Так оно и случилось, аспирин начал действовать через два часа, а через четыре температура упала на градус, к утру она снизилась до 30,3 по Реомюру (37,9 Цельсия). Царь проспал до 11 утра и почувствовал себя лучше. Мы опять посмотрели миндалины – Симановский все гнойное хорошо убрал и нового налета не образовалось, тем более что Александр просыпался и пил то чай с малиной, то морс. После этого опять полоскал горло СЦ, а потом сказал, что хотел бы выпить бульону. Через час все было готово, и царь поел бульон с яйцом. Дальше все пошло на поправку, но мы пришли к выводу, что надо бы пригласить Захарьина на консультацию и сделать анализ мочи (мне не понравилось, что в подкладной утке она темного цвета и ее мало (хотя царь много потел и жидкость выводилась с потом, поэтому моча стала более концентрированной). Захарьин ничего не нашел со стороны сердца (я ему намекнул по поводу стрептококкового миокардита и нефрита), и он, услышав от меня такие термины, довольно серьезно обследовал пациента. Взял баночку с мочой и уехал, обещав наведаться, когда будет готов анализ, но наведался позже, так как анализ, по его словам, был без особенностей.

Если наблюдавшаяся нами ангина и есть та причина, по которой у Александра в реальном времени развились фатальные осложнения со стороны сердца и почек, причем расширение сердца врачи просмотрели (тот же Захарьин) и его обнаружили только при вскрытии: сердце представляло собой тонкостенный мешок, который практически не перекачивал кровь. Непосредственной же причиной стал гломерулонефрит, вызвавший почечную недостаточность, гемодиализа и гормонов тогда не было, и царь был обречен. Если же этих осложнений «инфлуэнцы» сейчас удалось избежать, то император проживет еще долго. Тем не менее температура, хотя и небольшая, держалась еще четыре дня, все это время применяли СЦ в виде полосканий, перемежая его с полосканием горла после еды раствором шалфея. Ацетилсалициловую кислоту я дал еще только два раза, потом уже не было необходимости это делать.

Всю неделю я жил в Зимнем, но к концу недели воспользовался случаем и, предварительно позвонив в Академию и в посольство, все же прибыл для вручения Большой золотой медали и Михайловской премии в двадцать тысяч рублей, а также в посольство Италии, где посол вручил мне орден Командора Короны Италии за гуманизм и рыцарское ведение войны. Оказывается, вдова Баратьери написала королю о том, что я вернул ей драгоценности и награды генерала, сдавшиеся мне полковники и майор Роса лично подтвердили мое рыцарское отношение к пленным, что кардинальным образом изменилось после моего отъезда – пленных погнали строить дорогу в горах, но до Аддис-Абебы они не дошли, началось возвращение на родину и во время маршей по пустынным районам при скудном рационе от жажды и голода погибли сотни итальянцев. Жители Асмэры также свидетельствовали о моем гуманном к ним отношении и о том, что я спас от расправы несколько тысяч туземных солдат, воевавших на итальянской стороне. Для визита в посольство и Академию я надел мундирный фрак с орденами, но эфиопские награды «пришпиливать» не стал. В Академии, пользуясь случаем, предъявил заключение на огнесмесь и миномет, и генералу от артиллерии Деревянко ничего не оставалось как отдать распоряжение об изготовлении опытных образцов и их испытании.

Артамонов переехал в ремонтируемый особняк, там уже можно было жить, печи строители топили, и он по моей просьбе надзирал за ремонтом, а также подбирал персонал: дворник, он же истопник уже был, горничную и кухарку надо было найти, хотя бы на время. Во время дежурств в Зимнем читал газеты и беседовал с государем на всякие легкие темы, развлекая его, а при чтении «Петербургского вестника» наткнулся на объявление о проходящей Охотничьей выставке, где в разделе охотничьего оружия были представлены ружья известного фабриканта оружия Торстена Норденфельта. Через флигель-адъютанта узнал, где он остановился – оказывается, все в том же «Англетере» (ну а как же, единственная гостиница по лучшим европейским стандартам), и послал записку о встрече, в ответ Торстен прислал приглашение на выставку, и я, поменявшись с Вельяминовым на ночное дежурство, чему он был очень рад, отправился на встречу с Норденфельтом.

Выставка была довольно скромной, но у стенда с ружьями шведа толпился народ, и Торстен, оставив стенд на двух помощников – русскоговорящего шведа и русского, который являлся представителем фирмы в России, принял мое приглашение отобедать «У Палкиных». Оказывается, он не первый раз в России и знаком с русской кухней, правда уже наступил рождественский пост, но для иностранцев делалось исключение, собственно, мы просто заказали рыбный стол, включая знаменитую форель по-палкински. Я спросил, как идут дела, упомянув о том, что мы пришли к соглашению с Виккерсами, и я теперь обладаю тридцатью процентами их акций. Торстен поздравил меня, но сказал, что он практически проиграл тяжбу с Виккерсом, ему отказано в производстве любых изделий по патентам Максима. Собственно, это и ожидалось, он мне еще в первую встречу об этом говорил, но тогда была некоторая надежда. Показал ему чертеж гусеничной машины. Все-таки сразу видно, что Торстен сам инженер и изобретатель, а лишь потом – бизнесмен. Он живо сообразил, где слабое место конструкции – гусеницы и их соединение. Когда я спросил, выдержат ли пальцы гусениц усилие при весе машины в 10 тонн, он посчитал и сказал, что лучшие сорта шведской стали справились бы на пределе при увеличении толщины пальца в полтора раза, но есть и другой вариант.

У меня было показано фигурное зацепление выступов гусениц, но