Читать книгу "Павел - Сергей Анатольевич Шаповалов"

о чем меня не спрашивал.

Вечерело быстро. После позднего обеда столовая превратилась в библиотеку. Александр Васильевич достал с полки с десяток томов. Среди них оказались описания походов Александра Великого, записи Юлия Цезаря, история Ганибаловских войн.

– Вот эта – моя любимая, – сказал он, поглаживая потёртый золочёный переплёт. – Плутарх. «Сравнительные жизнеописания». Помню, ещё в детстве отец мне читал отрывки. Особенно запомнилась сцена, когда Александр Великий приходит к Диогену и беседует с ним. Отец мой все восхищался: до чего же философ мудр был, а потом спросил у меня, кем бы я хотел быть, Диогеном или Александром. Я ответил: Александром. Понятно, говорит он, все мальчики хотят походить на знаменитых полководцев. Я же ему отвечаю: не в том дело. Александр, если захочет, смог бы стать Диогеном, а Диоген никогда не станет Александром Великим. Отец удивился моему ответу, расхохотался и сказал, что я должен стать и тем, и другим.

В окнах на тёмном фоне неба прорезалась багровая полоса заката. Снаружи мужик захлопнул ставни на ночь.

Совсем стемнело.

– Ванька! – крикнул Суворов. – Ну, хоть бы одно окно оставил. Зачем не дал красотой такой полюбоваться.

В хату вошёл широкоплечий мужик. Рыжая борода лопатой. Стрижен под горшок.

– Так ведь, Александр Васильевич, ветер подымается.

Хату простудит, – сказал он, разведя руки в стороны.

– Такой закат красивый!

– Так ведь, тулупчик накиньте, на крылечко идите и любуйтесь. – Он повернулся, пробурчал: – Закат! Эка невидаль. – И вышел из хаты.

– Как вам форма прусская? – вдруг спросил Суворов.

– Если честно – долго привыкал, – ответил я.

– Для парадов она хороша. А воевать как в ней? Замёрзнешь. Лосины узкие, фрак короткий. Шлем – вообще черти что.

– Но Россия войны ведёт сейчас все больше на юге и в Европе.

– Ну, да, – согласился Суворов, но тут же махнул рукой, – А все же русский мундир удобнее.

– Вы так и не прочитали письмо государя, – напомнил я.

– А что его читать? Заранее знаю, чего он хочет. Чтобы я помог ему армию новую построить по прусскому образцу. Прежде чем её строить, мне надо самому переучиваться, а я уже стар. Куда мне? Я не могу, как Павел восхищаться пруссаками, потому как бивал их много раз.

– Но надо признать, устав Фридриха считается самым лучшим в Европе.

– Не знаю, – упрямился Суворов. – Прусский строй видел только убегающий. А драпают они здорово. Хорошо обучены. Оружейный огонь цепью – вообще не признаю. Пуля – дура. Рекрутов из кого набирают? Из мужиков. Мужика надо учить стрелять, да фузею заряжать правильно. А штыком владеть – обучать не надо. Штыком орудовать, что вилами колоть. Помню каре наше сквозь польскую конную лаву, как нож масло прорезало. И ничего шляхтичи поделать не могли. А почему? Штыковым боем владели. Сомкнулись и пошли. Попробуй-ка прорубиться. Ох, не знаю, какую Павел Петрович армию задумал. Одно дело в Гатчине потешными командовать, другое дело – необъятная Россия. Что он сейчас с армией делает?

Призвал всех из отпусков. Учинил экзамен. Больше половины выключил в отставку. Кто прошёл экзамен, того в частях оставил.

– Ну, в этом я с ним согласен. Развелось у нас генералов. Был я тут недавно на собрании местного дворянства. Мальчишка сопливый, а уже при пагонах офицерских. Где служишь, спрашиваю. А он понятия не имеет. Приписан где-то там в гвардии. Я-то сам с капрала начинал, в Семёновском. У нас в роте восемьдесят человек из крестьян, да сорок – из шляхтичей. Но шляхтичам разрешали жить на квартирах и иметь слуг. По театрам ходили, по маскарадам – весело жили. Можно было наряд продавать. Вместо себя нанимать солдат, что из крестьян. Многие шляхтичи так и делали. Помню, караул стоил: летом – пять копеек, весной, осенью – десять, а зимой – пятнадцать. Если мороз лютый, то ещё чаркой водки надо было доплачивать.

– Вы тоже платили?

– Нет. Я сам ходил, и одежду сам стирал, и ружье сам чистил. Ну, бывало, когда прихвораю – нанимал. Здоровье у меня слабое было, чай не богатырь. Правда, жил у дядьки на квартире. А он тоже в нашем полку служил.

Вошла из кухни Настасья, шлёпая босыми ногами по полу. Принесла пузатый самовар, от которого пахнуло жаром. Вскоре появилось блюдо с творожниками, пирог с черникой, малина в меду.

– Ох, наготовила! Меня, так по вечерам вечно пирожками с капустой потчуешь, – укоризненно сказал Суворов.

– Так, гость же, – расплылась в белозубой улыбке Настасья. – Часто ли к нам заезжают?

– И то – верно. Ко мне же не велено заезжать. И я не имею право ни к кому в гости показываться без особого разрешения. Вот, так-то меня государь любит. Сижу здесь, как сыч на болоте. Давай чайку попьём, да я тебе расскажу что-нибудь. А то у меня по вечерам один собеседник – самовар вот этот.

Чай был отменный со смородиновым листом. А пирог пышный, сладкий.

– Ты ешь, ешь, – приговаривал Суворов. – Не стесняйся, руками бери. Тут тебе не Эрмитаж.

Свечки сердито потрескивали, разбрызгивая воск.

Аркадий тоже пирог любит черничный. Аркадий, сын мой, – произнёс Суворов, задумчиво глядя мимо меня. – Ему недавно тринадцать исполнилось, почти твоего возраста. Ох, что за мальчишка! Хороший из него офицер выйдет. Жаль, что он в Москву уехал к Наташеньке, к Суворочке моей. Но летом она обещала его привезти.

– А вы как службу начинали? Долго были в солдатах.

– В солдатах – не долго. А в капралах засиделся. – Он налил в блюдце чай, подул, отхлебнул. – Да что там скрывать, батюшка мне много помогал, а где и переусердствовал, все по тылам мне должности доставал. А в тылу особо не отличишься. Батюшка мой, Василий Иванович в своё время денщиком служил у самого царя Петра. С четырнадцати лет при государе. Крестиком ему проходился. Службу нёс честно. Генерал-губернатором Восточной Пруссии был назначен. Ох, навёл он там порядок! Ох, взвыли местные казнокрады. Кляузы – десятками строчили, да в Петербург отсылали. Пётр третий его за это в Тобольскую губернию хотел перевести, да не успел. Отец мой тоже в его низложении участвовал. Да! Это же он разоружил и раскассировал голштинцев, верных императору. Никто не брался за это опасное предприятие. Голштинцы были преданы Петру. Бесстрашные, неподкупные. А он – смог. Суровый был человек, но решительный. Мзду никогда не брал. Что ты! Попробовал один купец ему взятку сунуть, тростью отколотил так, что тот три квартала бежал без оглядки. За честность отца моего матушка Елизавета над Тайной канцелярией поставила. А я сам с двенадцати лет был записан мушкетёром