Читать книгу "«На Москву». Из истории белой борьбы - Владимир Христианович Даватц"

в момент посадки в Константинополе генерал Шарпи не разрешил ехать генералу Шатилову. Главнокомандующий заявил протест и отказался ехать сам. Его мечта попасть в Галлиполи не осуществилась и теперь. «Кюрасунд» прибыл без генерала Врангеля. У всех опустились руки. Все напряжение, весь горячий порыв как-то потухли. Осенний ветер переходил в настоящую бурю. Трудно себе представить, что было бы, если бы к этому времени не прибыли пароходы. Шторм окончательно снес почти все палатки. Выпал глубокий снег. Люди не успели сделать себе землянки и остались под открытым небом. Но на рейде уже стояли пароходы, как сигнал к спасению.

Вся серия пароходов не могла забрать всех галлиполийцев. Оставалась небольшая кучка в несколько сот человек, которых, несмотря на все старания, Главнокомандующему еще не удалось пристроить. С последним из прибывших пароходов уезжал генерал Кутепов со своим штабом; начальником «галлиполийского отряда» оставался генерал-майор Мартынов.

Странное чувство было в эти последние дни. Генерал Кутепов так был связан с корпусом, казался таким единственным защитником на месте против всяких покушений со стороны, что невольно страх закрадывался в душу тех, кто обречен был остаться. Те же, которые уезжали, покидали Галлиполи без той радости, о которой мечтали раньше. Впереди было новое, неизведанное и жуткое; позади же оставалось такое дорогое, полное воспоминаний, будившее гордость, – что отрываться от этого пережитого было необычайно тяжело.

Накануне отъезда последнего эшелона была на галлиполийском памятнике панихида. Это было последнее прощание с теми, которых оставляли навсегда. Буря прошла. Снег стаял, и неожиданно запахло весной. Фиолетовые дымки гор на том берегу расцветились солнечными лучами. В тени стояли массивные холмы, за которыми располагался когда-то лагерь: теперь его не было, и в широкой долине остались только следы прошедшей жизни.

Хор в этот день пел как-то особенно трогательно. Последняя панихида вышла глубоко захватывающей и проникновенной. Весь тот духовный запас, все то напряжение, которое воспитывалось в Галлиполи, разрешалось мягким аккордом заупокойных песнопений. На следующий день, 18 декабря, был отъезд. Галлиполийцы уезжали совсем не так, как приезжали год тому назад.

Население, которое видело оккупационные войска многих стран, в первый раз почувствовало в русских своих друзей. Это настроение сказалось во многих проявлениях. Муниципалитет в своем заседании назвал одну из улиц «Улицей Врангеля». Мэр, митрополит-грек, муфтий-турок, все соединились в общем настроении к отъезжающим.

Французы тоже резко изменили свое отношение. В глубине души они не могли не преклоняться перед рыцарством русских частей; они не могли только выявить этого чувства, связанные общей «высшей» политикой. Теперь, в последние дни перед отъездом, они могли без риска для себя показать свое лицо.

Утром в день отъезда был последний парад. На богослужении присутствовали митрополит с греческим духовенством, мэр, префект, муфтий. Комендант французских войск, полковник Томассен, пришел со всеми офицерами; все были демонстративно в русских орденах. Речь генерала Кутепова была проникнута большой силой и чувством. Обращаясь к войскам, он сказал:

– Вы целый год несли крест; теперь этот крест носите вы на груди. Объедините же вокруг этого креста русских людей, носите честно русское имя и не давайте никому русского знамени в обиду…

Обращаясь к прошлому, поблагодарив население за теплый прием, генерал Кутепов коснулся Франции. В последние минуты прощания он умышленно забыл обо всех обидах.

– Вы помните, год тому назад мы были сброшены в море. Мы шли неизвестно куда: ни одна страна нас не принимала. Одна только Франция оказала нам приют. Вы помните, как пришли мы на голое поле. Как десятки пароходов беспрерывно подвозили нам палатки и продукты… Мы ни одного дня не были оставлены без продовольствия. За благородную Францию и французский народ, ура!

В самый момент отъезда закрылись все магазины. Зазвонили в греческой церкви, и весь разноплеменный Галлиполи – турки, греки, армяне, эспаньолы выбежали провожать грозного «Кутеп-пашу». Полковник Томассен с французскими офицерами провожал генерала Кутепова, последним садившегося на пароход, до самого катера, и при звуках Преображенского марша, «Марсельезы» и греческого гимна «Ак-Дениз» отошел от Галлиполийского рейда…

С отъездом генерала Кутепова оставались последние галлиполийцы. Категорическое обещание Сербии их принять было категорически нарушено – и в течение долгих двух лет они понемногу перевозились на работы в Венгрию. Только в мае 1923 года арьергард галлиполийцев прибыл в Сербию.

Генерал Мартынов до конца охранял традиции Галлиполи. Ему удалось установить прекрасные отношения с французами и англичанами. Когда город перешел во власть турок, он сумел и тут сохранить свою независимость и достоинство. Жизнь отряда продолжала носить чисто военный распорядок, несмотря на то что все пошли на работы. Но галлиполийцы не делались рабочими. Англичане в Килии, которые давали эту работу, строго различали их от остальных беженцев, высоко ценили их труд и не только не стремились разрушить их воинский уклад, но поддерживали его, правильно учитывая его значение. С отъездом частей и генерала Кутепова Галлиполи перестал быть центром политического внимания. В условиях повседневной жизни маленького гарнизона французы и англичане были свободны от давления центра и могли выявлять свое отношение офицеров.

И на берегах Дарданелл галлиполийцы жили еще долго; но, конечно, Галлиполи, как центр политических страстей и споров, с отъездом генерала Кутепова кончился, и дух его переселился вместе с ним. И когда тронулся «Ак-Дениз», генерал Кутепов долго стоял на спардеке. Скрывались очертания гор, и все неяснее становилась тропинка в лагерь. Смотря в эту исчезающую даль, генерал Кутепов сказал стоявшему с ним офицеру:

– Закрылась история Галлиполи… И я могу сказать, закрылась почетно…

* * *

Казаки грузились в двух пунктах Крыма: в Феодосии и в Керчи. В Феодосии грузились кубанцы, в Керчи – донцы. Кубанцы были направлены на остров Лемнос; донцы распределялись в окрестностях Константинополя.

Остров Лемнос был в полном смысле слова водяной тюрьмой. Скалистый и пустынный, без единого деревца, почти без воды, подверженный холодным норд-остам, летом палимый жгучим южным солнцем, – он должен был томить вольную душу казака своей безмерной безнадежностью. Мрачные условия жизни в Галлиполи были тут еще мрачнее. Потрясенные, лишенные оружия, претерпевшие многодневный переход в грязных и тесных трюмах, выходили казаки в новую тюрьму, окруженную со всех сторон волнами моря.

Но казаки сходили не одни: с ними была Кубанская Рада. Казалось бы, что долг кубанского казачьего парламента – в эти тяжелые минуты поддержать растерявшихся казаков; что всю силу своего духа и своего влияния надлежало бы направить на создание спайки и поддержания авторитета тех, от кого казаки ждали указаний и которые были одни ответственны за всю эту массу людей. Но этого не произошло. Жизнь на пустынном острове казаки начали