Читать книгу "Слепая зона - Наталья Ильина"

– Не могу найти подходящего способа ее спросить. Понимаете, общаться с ней по-прежнему трудно, хотя и не так трудно, как было поначалу. Она действительно учится, и это меня пугает. Чтобы задать ей вопрос, нужно отыскать в памяти соответствующий образ, но ничего подходящего я не видела или не помню, а слов она совсем не понимает… Я даже не уверена, понимает ли она картинки, которые возникают при нашем общении, или только мои чувства, ответную реакцию на них.

– Я поставил бы на второе, – задумчиво пробормотал Вячеслав. – Скажите, а с какого момента вам стало легче общаться? Постепенно?

– Не уверена. Я думала об этом. Мне кажется, что после больницы. После той ужасной сцены в томографе и того, как она меня вылечила потом.

– В томографе? – быстро переспросил Вячеслав, и я коротко пересказала ему о том, что произошло.

– Это должно иметь какой-то смысл.

Вячеслав встал и принялся мерить небольшое пространство комнаты большими шагами. Я переместилась поближе к подоконнику, чтобы освободить ему побольше места.

– Магнитно-резонансная томография основывается на поглощении и испускании энергии в радиочастотном диапазоне электромагнитного спектра, – скороговоркой пробормотал он себе под нос, как будто считывал информацию откуда-то из памяти, с интонациями моего голосового помощника. – Если Тварь реагирует на подобные воздействия, значит, ее природа может быть связана с…

– Тварь в томографе не была, только я. Но она вошла со мной в контакт в тот момент, когда эта штуковина стучала и щелкала надо мной. И мне стало плохо.

– М-м? – заинтересованно промычал Вячеслав. – Полагаешь, что именно в тебе что-то изменилось, когда ты подвергалась излучению?

Я ничего не полагала. Откуда мне знать? Я вообще не рассматривала неприятное происшествие в больнице под таким углом, но что-то в предположении Вячеслава было. Что-то, что заставило меня зажмуриться и кинуть Твари кусочек пережитого страха вместе с костедробительным «буммм-боммм» аппарата МРТ.

Она оживилась, переползла поближе ко мне и, осыпав позвоночник покалыванием ледяных иголок, невесомо опустилась на плечи, одновременно – снова – просачиваясь внутрь меня! Я передернулась, едва не взвизгнув, но героическим усилием смогла заставить себя потерпеть. Отчего-то сейчас это казалось важным. Гораздо важнее моих страхов или гадостного ощущения чужого копошения внутри. Вячеслав дернулся было ко мне, видимо, испугавшись выражения моего лица, но я выставила перед собой ладонь, не в силах раскрыть рот и сказать хоть слово. Тварь что-то искала во мне.

…Белый-белый, такой резкий, что слезятся глаза, слепящий свет… Щеки покусывает морозный воздух. Я совсем маленькая, лет пять, может, и того меньше. Мы с папой лепим снеговика. Накатали три больших снежных кома, папа сказал, что нужно три, и я поверила. Я всегда ему верила, только не понимала, как же из этих неровных, тяжелых комков, которые лежат довольно далеко один от другого, может получиться кругленький красивый снеговик, как на картинке в моей любимой книжке. И ведерка у нас нет. И морковки… Только мой шарфик. Но папа подкатывает шары поменьше к самому большому, ставит один на другой, совсем как кольца в пластмассовой пирамидке, выглаживает-выравнивает шары-бока, втыкает три камушка в верхний, на место глаз и носа, и я его вижу – снеговика, забавного, даже веселого. Стягиваю свой шарф с шеи и, пыхтя, повязываю ему. Чтобы не мерз. Папа смеется, уверяет, что снеговики холод любят, а вот тепло – не очень…

Снег исчез, зато снова появилась стая птиц, и мой собственный голос, прерывистый от волнения, сообщил мне: «Тварь! Их не много. Не пять. Она одна! Одна, понимаешь? У меня не целая Тварь, а ее кусочек!»

Или она научилась понимать речь, или я перестала понимать что-либо вообще, но Тварь недвусмысленно дала понять, что я не ошиблась! Она снова прижималась к потолку, а Вячеслав, громко дыша, не осмеливался спросить, что, собственно, произошло. А потом вернулся Максим и все стало совсем плохо.

Я с порога почувствовала неладное, очень уж долго он мялся, не решаясь о чем-то сказать. В воздухе повисло напряжение. Я кожей ощущала взгляды, которыми обменивались они с Вощиным, словно оба знали что-то, чего не знаю я. Да когда же этому придет конец?

– Капитан, – не выдержала я. Да, я иногда продолжала его так называть, вот только звание почти превратилось в имя, вроде Шерлока, которым называл его Вощин. – Капитан, что происходит?

Он вздохнул.

– Свет, Тварь действительно убила человека в парке.

Ну, это-то я прекрасно знала!

– Только у нее была причина. В тебя стреляли.

Я вспомнила резкое дуновение ветерка, но никакого звука выстрела не было!

– Нет, я бы услышала.

– Услышала бы, если бы пистолет был без глушителя. Не только ты – весь парк бы услышал.

– Не понимаю, – совершенно растерянно пролепетала я, – кому это нужно?

– Подозреваю, что это нужно Михаилу Яковлевичу Фрайману, чтобы скрыть свою связь с Олегом Верняковым, арестованным за организацию подпольного производства наркотиков на «Фармкоме». Кроме того, что он, скорее всего, причастен к убийству Дениса Иванцова и того мужчины в кафе, которого звали Матвей, и еще к нескольким смертям, не связанным с Тварью. Ломакин, твой несостоявшийся убийца, был правой рукой Вернякова, а ты знаешь, что Олег и Фрайман были тесно связаны. Фрайман обрубает концы, ведущие к нему. И торопится. Видимо, не ожидал, что мы возьмем Вернякова.

У меня закружилась голова, я нашарила спинку стула и неловко приземлилась на его край. Для одного длинного дня событий оказалось многовато.

Максим просматривал видеозапись допроса Вернякова с ощущением зря потраченного времени. Дважды судимый, на допросе он вел себя уверенно и спокойно.

Вопрос:

– Подследственный Верняков, вы знакомы с Фрайманом Михаилом Яковлевичем?

Ответ:

– В первый раз о таком слышу.

Вопрос:

– Встречали когда-нибудь этого человека?

Верняков долго разглядывает фотографию Фраймана, потом скептически качает головой.

Ответ:

– Нет.

Вопрос:

– Значит, вы не были в его доме на Крестовском острове семнадцатого июля около часа дня?

На экране Верняков зевает, демонстративно и ненатурально. С извиняющимся видом прикрывает рот широкой ладонью, отчего на миг становится похожим на забулдыгу-пропойцу – костлявые длинные пальцы скрывают нижнюю часть лица, остаются только острый нос, глубоко запавшие глаза с покрасневшими белками и неаккуратно отросший ежик коротких седоватых волос.

«Тянешь время? – подумал Максим. – Гадаешь, что нам известно? Посмотрим, что ты запоешь, когда будет очная ставка со Светой!»

Ответ:

– Нет, не был.