Читать книгу "Литературный призрак - Дэвид Митчелл"

Хочу открыть вам секрет. Вся жизнь вертится вокруг стремления покупать. Вся. Весь мир держится на жажде обладать. Присмотритесь внимательней и поймете.

Впрочем, я же сказала — я не политик. Просто пока сидишь на стуле, чего только не приходит в голову.

Из коридора доносятся шаги главного хранителя Рогоршева, я их сразу узнала. И еще женские шаги. Слышны обрывки шуток — тех же самых, что он говорил мне несколько месяцев назад, когда я соблазняла его, и грудной смех его спутницы — такой же, как у меня несколько месяцев назад. У мужчин есть удивительная способность — быть слепыми при наличии глаз.

— А теперь пожалуйте вот сюда, — Главный хранитель Рогоршев вводит высокую, длинноногую спутницу в мой зал, — Вы, конечно, узнаете? «Ева и змей» кисти Лемюэля Делакруа.

Он глупо подмигивает мне — как будто я не понимаю, что происходит.

Главный хранитель Рогоршев вызывает у спутницы отвращение (доказательство ее хорошего вкуса), но она это умело скрывает. Элегантный костюм, французские туфли, итальянская сумка. Смуглая кожа, в разрезе глаз — что-то восточное. Лет тридцати, но мужчинам типа Рогоршева она должна казаться совсем юной. Ни теней для век, ни румян, ни пудры. Только помада, ярко-красная, ей идет. Очень интересно. У меня появилась соперница. Так, так.

— Госпожа Латунская, это Татьяна Макух. Она из варшавского Музея короля Станислава, приехала на шесть недель для подготовки к выставке. Большая удача, что нам удалось заполучить ее.

Татьяна подходит ко мне, ее туфли слегка поскрипывают. Я поднимаюсь со стула и оказываюсь одного с ней роста. Мы смотрим друг другу в глаза и медленно пожимаем руки. Без энтузиазма.

— Приятно познакомиться, — говорю я. — От всей души.

— Очень рада, — отвечает она, — От всего сердца.

Какой роскошный голос. Русский с ароматом польского. Как кофе с добавлением шоколада.

— Господин Рогоршев, — обращаюсь, не глядя на него. — Сегодня вечером мне приходить к вам в кабинет, как обычно? Или теперь печатать письма будет мадмуазель Макух?

Первой отвечает Татьяна, улыбаясь уголком рта.

— Во-первых, я мадам. Во-вторых, среди моих талантов секретарские отсутствуют.

Да, она великолепна. В высшей степени.

— Конечно, конечно, — открывает рот главный хранитель Рогоршев, — Приходите, как обычно, госпожа Латунская. Есть очень важные письма, которые нужно срочно напечатать, — Расстарался, идиот. — Никто, кроме вас, не справится. Только вы сумеете полностью удовлетворить меня. — Похоже, эту формулировку он позаимствовал из какого-то сериала, — А теперь, госпожа Макух, пройдемте дальше. Мы должны закончить осмотр до того, как пробьет шесть часов и я превращусь в чудовище.

— Еще увидимся, — кивает мне Татьяна.

— До свидания, — отвечаю я.

Без четверти шесть. Поторапливаем засмотревшихся посетителей. Дождь не прекращается, время не стоит на месте. Главный хранитель Рогоршев уже прихорашивается в ванной при кабинете. Не так уж много мужчин ухаживает за своим телом. Хорошо бы перекурить. Господи боже мой, чем скорей мы с Руди свалим из этого проклятого города, тем лучше. Говорю ему: «Слушай, Руди, давай зараз стибрим десяток шедевров! Какого-нибудь там Пикассо, а в придачу Эль Греко и Сезанна! И дело с концом — через семьдесят два часа в Швейцарии, покупаем шале и продаем потихоньку по шедевру в год». Пляжи, яхты, водные лыжи летом. Я уже придумала, как обставлю свой будуар. И непременно куплю леопардовую шубу до пят. Местные жители станут звать меня «снежная королева из России». А все бабы сдохнут от зависти и будут ревновать ко мне своих миллионеров-сыроваров. И совершенно напрасно. Для меня существует только один мужчина — Руди. Уверена, там, вдали от здешнего безумного убожества, он сможет наконец разогнуться. В теплое время года будет учить наших детишек плавать. Зимой будем все вместе кататься на лыжах. Как полагается дружной семье.

— Ну давай, Руди, пожалуйста! — уговариваю я его. — Это же так просто! А Грегорский в любой момент сделает визы.

— Ничего не просто! — возражает Руди. — Забудь, что ты женщина, и хоть раз пошевели мозгами. Если до сих пор мы выходили сухими из воды, то только потому, что знали меру. Если вынесем картин больше, чем Джером сможет сделать копий, то пропажу обнаружат. Число пропавших картин умножь на десять — столько козлов Интерпол пустит по нашему следу. Умножь на двадцать сумму, которую мне придется выложить, чтоб отмазаться. Умножь на тридцать трудности, с которыми я столкнусь при поиске покупателя. И умножь на пятьдесят срок, который мы получим в итоге!

— Большое спасибо, что занимаешься со мной арифметикой. Тебе-то хорошо упражняться в арифметике. Не тебя же эта лысая свинья регулярно трахает!

Тут обычно Руди взрывается и если выпил, то может и приложить меня слегка — так, слегка, просто потому, что выпил. Он уходит злой, где-то болтается и может не появляться день, а то и два. Конечно, ему нелегко — ответственность давит.

— Люблю тебя! — стонет главный хранитель Рогоршев, подпрыгивая верхом на мне.

Мой лифчик болтается у него на шее.

— Я твой зайка! Съешь меня! Проглоти! Всего, целиком! Ах ты, моя шлюшка, моя госпожа, обожаю тебя!

Я знаю, он представляет на моем месте Татьяну. Вот и прекрасно. Авось, скорее кончит, и я смогу закурить. Я тоже представляю на его месте Руди, чтобы выдержать. Я украла у него кубинских сигар для Руди — пусть производит впечатление на деловых партнеров. Охватываю ногами гиппопотамью талию Рогоршева, чтобы он скорей кончил. Он визжит, как карапуз, который мчится на санках с обрыва, потом следует глубокий вздох, как у повешенного, и наконец наступает благословенная тишина и кушетка восемнадцатого века перестает скрипеть.

— Боже мой, Марго! Как я люблю тебя!

Он целует меня в ямку над ключицей, и мне на миг кажется — он говорит правду. Может, изобрели алхимики философский камень, который способен превратить похоть в любовь?

— Ты ведь не ревнуешь меня к Татьяне, нет? Она никогда не сможет заменить тебя, Марго, любовь моя…

Я выпускаю колечко дыма и слежу, как оно плывет в дальний угол кабинета, где уже сгустился сумрак. Я почему-то представляю себе стаю диких лебедей и похлопываю его по лысому черепу. Он не утруждается даже снять носки. Со стены смотрит его портрет — приукрашенный до смешного. Прямо вершитель судеб.

Все алхимики были лжецы и мошенники, но это не имеет никакого значения. Я стараюсь для Руди. Он еще не знает, но мы будем-таки встречать Рождество в Цюрихе.

Главный хранитель Рогоршев всегда уходит раньше меня. В персональной ванной он принимает душ, чтобы его жене было легче делать вид, будто она ничего не замечает. Я тем временем для отвода глаз что-нибудь печатаю на машинке. Слышу, как он поет, намыливаясь, как шумит вода, смывая мой запах с его тела в канализацию. Он надевает свежую рубашку, целует меня, чтобы продемонстрировать нежные чувства, и выходит. Теперь я могу заняться счетами для подставной компании Руди, оформить новый пропуск для Джерома или выписать несколько бесплатных приглашений для клиентов Руди. Или просто смотреть на купола Андреевского собора. Обычно я ухожу в полвосьмого, не раньше. Джером хочет, чтобы охрана привыкла к тому, что я задерживаюсь после работы.