Читать книгу "Любовь без гарантий - Ольга Агурбаш"

Она было встала уже, повернулась в сторону операционной, но, не выдержав внутреннего напряжения, не сдержала слез.

– Женщина, заходите! – голос медсестры выражал нетерпение, раздражение и усталость одновременно.

Девчонка плакала, очередь молчала, Галка сидела с закрытыми глазами, сама готовая разрыдаться в любую минуту.

Медсестра вышла в коридор, где сидели пациентки, и с укором во взоре оглядела девушку:

– Детский сад, ей-богу! – нервно произнесла она.

Девчонка всхлипывала, утирала слезы, низко склоняя голову к коленям.

Как будто хотела сжаться в комочек и сделаться невидимой… Она натягивала короткую больничную рубаху на колени, пытаясь согреться или хотя бы защититься от окружающего мира. Пусть такой малостью, пусть даже тонкой, истлевшей от множества стирок убогой тканью в блеклый цветочек.

Медсестра замолчала. Смотрела на девочку сначала брезгливо и свысока, а потом что-то потеплело в ее глазах. Она произнесла вдруг совсем другим голосом:

– Давайте следующая… Кто за ней по очереди…

И не дожидаясь движения среди сидящих, повернулась уходить. Женщина с измученным лицом медленно поднялась и с тяжелым вздохом направилась за медсестрой. Та что-то ворчала в справедливом, как ей самой казалось, раздражении.

Галка пересела поближе к девушке, прижалась к ней плечом. Та, почувствовав поддержку, затряслась в новом приступе рыданий.

– Ну поплачь, поплачь, девочка… – Галка гладила ее по голове и приговаривала: – Все хорошо, милая… Все будет хорошо…

Девочка утиралась подолом рубахи, используя ее в качестве носового платка, поскольку ни пеленки, ни косынки у нее не было. Нижняя часть сорочки быстро промокла и холодила без того дрожащие коленки. Девушка не могла согреться. То ли внутренний озноб, то ли столь сильное напряжение сказывались, только дрожала она всем телом…

Галка прижала к себе голову девушки и тихонько раскачивалась, будто бы убаюкивала маленького ребенка. Она и сама почему-то немного успокаивалась так…

Вспомнилось утро, когда Тонька посмотрела на мать каким-то несвойственным ей тяжелым взглядом и сказала с нажимом:

– Мам, не иди туда…

– Куда? – вскинулась Галка.

– Сама знаешь… Не иди…

– Тонечка, ну мы же все уже решили с Колей…

– Мам, не надо! – дочь продолжала настаивать на своем.

Галка махнула рукой и предпочла отвернуться, чтобы не видеть глаз дочери. А та бесшумно поставила чашку в мойку и молча, не попрощавшись, отправилась в школу.

Очередную пациентку выкатили из операционной и повезли в палату.

Медсестра привычно прокричала:

– Следующая, заходите!

Дама с болью во взоре вскочила со своего места и чуть ли не вбежала следом за медсестрой.

Девочка перестала плакать:

– Я, пожалуй, пойду…

– Куда ты, милая? Там уже кто-то есть…

– Нет… Я домой пойду… Я передумала…

– Вот и хорошо! – Галка почему-то облегченно вздохнула. Хотя ей-то что до чужой судьбы. В своей бы разобраться. – Вот и хорошо! – спокойно повторила она.

У девушки, как только она приняла это решение, засияло лицо, высохли ресницы, и она быстро упорхнула из коридора.

Галка пришла в себя после операции и тут же засобиралась домой.

– Погоди, погоди! Ишь, заторопилась! – Нянечка мыла палату. Мокрая бесформенная тряпка елозила под кроватями, больше гоняя пыль с места на место, чем убирая ее. – Сейчас вымою… Потом высохнет… А уж потом пойдешь… А то больно прыткие…

За окном почему-то смеркалось, и Галя, посмотрев на часы, удивилась. Уже пятый час. Надо же, как долго она спала: то ли наркоз сильный, то ли она так устала, что организм требовал сна…

Позвонила Коляну. Телефон не отвечал. Наверное, на переговорах. Хотя странно. Когда бы она ни звонила, он всегда брал трубку. Мог сказать всего два слова, мол, занят, перезвоню, но отвечал.

Зато Сергей тут же отозвался, сказал, что через час будет, что пусть Галка не беспокоится, он готов ей помочь, и сопровождать, и везти…

Ехали не торопясь. Сергей, понимая непростое самочувствие женщины, машину не гнал, объезжал ухабы и выбоины, был аккуратен и предупредителен. Быстро темнело, телефон Коляна по-прежнему молчал, Галка начинала тревожиться. Сергей не мог прояснить ситуацию и только несколько раз повторял свое предположение:

– Пошел на разговор, а телефон, видно, в машине оставил.

Галю это не успокаивало.

Приехали на дачу. Она хотела что-то приготовить к ужину, но душа ни к чему не лежала.

– Сереж, сделай себе бутерброды. И чайку попей! Мне что-то нехорошо. Я прилягу.

– Конечно, Галь. Я сам справлюсь. Ты лежи. Я побуду с тобой, пока Колян не вернется.

Она ушла в спальню. Но и там не могла найти себе места. Не лежалось, не сиделось. Ныл низ живота, ныла душа. Колян не звонил. Галка зашла в кабинет, села за стол, бездумно выдвинула один из ящиков. Тот, где хранились ее юношеские дневники, какие-то старые записи, стихи, переписанные еще в девичестве в толстую тетрадь. Тетрадь со временем истрепалась, испачкалась. Да и поэты теперь уже любые издавались официально. Так что не было никакой необходимости хранить старую тетрадь с полупротертыми листками. Но Галка ничего не выбрасывала, и хоть изредка, но все же перечитывала свои любимые в юности стихи. Собственно говоря, они и сейчас оставались таковыми: трогательными, притягательными, узнаваемыми… Любимыми, одним словом. Оказалось, что многие произведения она помнит наизусть и ей приятно этакое своеобразное возвращение в юность.

Перелистала тетрадь, вспомнила милые сердцу строки…

На глаза попался какой-то оборванный клочок бумаги, весь исписанный с двух сторон. Что это? По какому поводу? Она стала вчитываться и узнала одно из посланий Коляна. «Галчонок! Проснулся, а тебя уже нет. Жаль. Сейчас бы лежали рядом, обнимались…»

Или вот еще. Это маленькое письмишко он прислал ей в бандероли. Галка с Тонечкой поехали тогда отдыхать в Сочи, а Колян почему-то оставался дома. Почему, теперь уже и не вспомнить. Тоня забыла своего любимого мишку, и Николай отправлял его бандеролью. Когда раскрыли посылку, увидели в лапах медведя письмо:

«Галка! Сижу на кухне один. Сижу и смотрю на твою чашку. Ты пила из нее кофе перед отъездом. Я еще сказал тебе: «Оставь, я все уберу сам». И мы поехали в аэропорт. Прошло несколько дней, а чашка до сих пор стоит немытая… Помыть ее никаких проблем нет, сама понимаешь… Но на ней… На ней отпечаток твоей помады. И я не могу… не хочу… Мне думается, что ты только что вышла и вот-вот вернешься… Галка! Как же я скучаю!»

И вот… Самое, наверное, любимое послание.

«Галчонок! Помнишь, ты как-то спросила: