Читать книгу "Херувим. Книга II - Полина Дашкова"

- Говори, - кивнул Михеев, - слушаем тебя. - Зачем вам всеэто надо? - спросил Сергей. - Я знаю, ты, Палыч, не убивал Машу Демидову. Тебяпосадили зря. Но ведь и Герасимов ее не убивал. Это был несчастный случай.

- Значит, я, по-твоему, идиот? - тихо, задумчиво произнесМихеев.

- Нет. Ты, Палыч, не идиот, - улыбнулся Сергей.

- Ну спасибо, майор, утешил. Несчастный случай, говоришь?-Он опять щелкнул пальцами и спросил горничную. - Как там у нас, ОлегАнатольевич проснулся?

Горничная кивнула и удалилась. Несколько минут в гостинойбыло тихо. Наконец послышались шаги, и в дверном проеме появился маленькийсгорбленный старик в белых брюках и голубой футболке. Блестящую лысину обрамлялтонкий венчик седого пуха. Руки были под крыты татуировками,

- Доброе утро, Палыч,-сказал он, испуганно озираясь и какбудто не замечая Сергея:

- Привет, Лещ, - кивнул Михеев, - надень-ка очки. Посмотри,какой у нас гость.

Старик достал из кармана очки, нацепил на нос, повернулся кСергею и впился в него маленькими близорукими глазами. В гостиной опять сталотихо. Сергей заметил, что губы старика зашевелились, сначала он бормотал что-тосовсем неслышно, потом все громче, словно кто-то внутри него медленноувеличивал звук.

- Паскуда!- услышал Сергей.- Отруби ему нос по самые яйца,Палыч, либо я не выдержу, сам его, гниду, загрызу,- старик шагнул к Сергею.

- Спокойно, Лещ, спокойно, - остановил его Михеев, - видишьли, у него память отшибло. Ты сначала расскажи ему все, что мне тогда в "Наркозе"рассказал, когда мы с тобой в больничке подыхали оба. Прямо так, как мне,расскажи ему.

- А-а, под стебанутого косишь! - закричал старик.- Не верьему, Палыч. Фуфло гонит!

- Не волнуйся так, Лещик, сядь, остынь, - ласково произнеслаИрина. - Посмотри, шрамы у него. В аварию попал, башкой стукнулся. Правда, непомнит.

Старик, продолжая пыхтеть и сверкать глазами, опустился накрай кресла напротив Сергея:

- Не помнишь, значит, ничего, гумозник? Ну ладно, слушай.Той ночью я полез на стройку за кабелем. Смотрю, идут двое от станции. Язаныкался между плитами, сижу-не дышу, и все мне видно. Прожектор горит, светлокак днем. Машу я сразу узнал. Короче, идет она, быстро так, а ты за ней. Онатебе говорит: "Отвяжись, Герасимов, катись отсюда". Ты ее уламываешь,канючишь, мол, то да се, жить без тебя не могу, за тобой приехал, больной, стемпературой, давай, поехали, мол, ко мне, дома никого, только нянька старая,глухая и плюнул ты на них на всех. А она тебе: "Герасимов, ты что, непонял? Ты мне надоел с твоей температурой! Отвяжись, глупая обезьяна". Онакак раз к котловану подходила, тут ты кинулся на нее, схватил за плечи, сталтрясти и орать, чтоб она не смела так говорить и никогда не называла тебяглупой обезьяной. А она рассмеялась тебе в лицо и еще раза три повторила:"Герасимов, ты глупая обезьяна!" И попыталась вывернуться из твоихрук. Ты ее пихнул, резко так. Она легонькая, как птичка, отлетела к краю котлованаи прямо туда. Я слышу удар, глухой, жуткий и крик. Она крикнула, но слабосовсем. Пока падала, понять не успела, а там уж ее сразу, насквозь. Ты шагнул ккраю, глянул вниз. Минуту всего смотрел, а потом драпанул к станции. И все. Инет тебя.

Подхожу я, гляжу, она там лежит и дергается, словно токчерез нее пропускают,- старик зажмурился, тряхнул головой,- я же ее маленькуюзнал, видел, как ее здесь в коляске возили. Спускаюсь туда и сам не соображаю,что делаю. Сначала хотел вытащить из нее железку, потянул и понял - нет, невыйдет. Это штырь, арматура, торчит из плиты. Попробовал поднять, перевернуть,тоже не получилось. Сколько возился там с ней, не знаю. Опомнился, смотрю,сам-то весь в ее кровянке. А ей уж не поможешь. Отходит она. Я говорю, простименя, Машенька, я ж человек судимый, меня сразу заметут. Тут Палыч прибегает,ну, то есть тогда еще Юрка Михеев. Я едва заныкаться успел, а уйти все не могу,думаю, вдруг все же спасут? Он кричит, бьется над ней, мечется, кинулся запомощью, привел народ к котловану, опять к ней спустился и все голову ейдержал, будто она еще что-нибудь чувствовала. В общем дальше понятно, общийшухер, менты. Я, конечно, смылся по-тихому, но потом в себе долго грех этотнес. Когда узнал, кого осудили, думал даже пойти в ментовку и все рассказать,что видел. Но куда мне? Какой я свидетель? Понятное дело, не поверят, а еще изаметут наверняка. Я ж туда воровать залез. А потом мы с Юрой, то есть сПалычем, оказались в, "Наркозе", в больничке, на соседних койках.

Старик замолчал. Было слышно только его тяжелое, хриплоедыхание. Он уже не смотрел на Сергея. Глаза его беспокойно шарили по столу.

- Нет, Лещ, - покачал головой Михеев, - утром я тебе неналью. Вон молочка выпей и съешь что-нибудь.

- А как же? - старик всхлипнул и шмыгнул носом.- А заМашеньку-то? Чтоб земля ей пухом... Налей, Палыч, душа горит, сил нет.

- Все, иди, старик, отдыхай.

Охранник бережно подхватил Леща под руку и повел на улицу. Удвери он оглянулся и посмотрел на Сергея.

- Много всякого говна видел, но ты один такой, понял?

После его ухода повисла тишина. За окном щебетали утренниептицы. Неслышно подошел охранник и протянул хозяину коробочку размером соспичечный коробок. Внезапно Михеев прицелился и кинул ее Сергею. Тот едва успелпоймать. Это оказалась кассета от диктофона.

- Пусть Герасимов послушает,- усмехнулся Михеев, - авось,память освежит. Если в течение ближайших двух дней он не напишет чистосердечноепризнание и не отнесет его в прокуратуру, он умрет. Нам уговаривать егонадоело. Ирку муж и ребенок во Франции ждут, у меня дел много. Хватит уж с нимвозиться.

- Зачем тебе его признание?- тихо спросил Сергей. - Срокдавности истек, да и никто не назовет это убийством. Причинение смерти понеосторожности. Максимум два года.

- Я хочу, чтобы меня реабилитировали.

- Посмертно?

- Не перебивай, майор,- Михеев нахмурился и легонько хлопнулладонью по столу, - последние три года в "Наркозе" мне каждую ночьснилась встреча с ним. Мне хотелось посмотреть ему в глаза, а потом убить. Нокогда я вышел и пожил немного на воле, я понял, что сны мои всего лишьглупенькая, наивная сказка, знаешь, вроде старинной блатной песни про сынапрокурора. Там, на зоне, эта романтика меня держала, поднимала высоко. А здесьона только застилала глаза. Пять лет я просто наблюдал, как он живет, и пыталсяпонять, есть ли альтернатива моим романтическим снам? Я мог сто раз убить его,но это было слишком важно для меня, и я не спешил. В этом году, в марте,приехала Ирка, и сказала, что нельзя так долго себя мучить. Надо либо начатьдействовать, либо забыть и оставить его в покое. И тогда я послал своих людейцеплять взрывчатку к его машине, я хотел устроить что-то вроде стартовогохлопка. Сесть в машину ему бы не дали, отвлекли, но взорвалась бы она у него наглазах. Получилось все немного иначе, однако тоже неплохо. Позже, когда Иркарассказала мне, как он вел себя в спортивном клубе, кстати, это мой клуб, таквот, когда она рассказала, как он там оттягивался и стрелял глазками, я понялнаконец, чего хочу: признания. Да, Юра Михеев умер. Но он не был убийцей. АСтас Герасимов убийца. И это должно быть известно, прежде всего ему самому.