Читать книгу "Театральная сказка - Игорь Малышев"

– Ну, давай поговорим, – с презрением произнёс Гном.

– Поговорить, посмотреть, как тут у вас всё… Познакомиться, осмотреть…

– Нечего вам тут делать! – твёрдо заявил Гном. – Убирайтесь!

– Шумный ты какой, – отмахнулся от него всеми четырьмя руками демон. – Мы ж ничего трогать не будем. Просто посмотрим. Что, уж и посмотреть нельзя?

– Вон отсюда!..

Пока они перепирались, пороки принялись понемногу отходить от костра, разбредаться.

Равнодушие зевнуло, зачерпнуло земли у себя под ногами и втёрло её в пропилы на шее.

– Так-то лучше…

И с этими словами тоже исчезло в темноте.

К Гному, покачивая у груди Микки-Мауса, словно дубину, приблизилась Война, последний оставшийся у костра демон.

– Нечего такой погани делать в Засценье! – крикнул Гном и топнул ногой о землю.

– А кто нам помешает? – раздался из противогаза её глухой и будто бы заржавленный голос. – Ведь не ты же?

– Я!

Гном протянул руку назад, желая убедиться, что дети находятся за его спиной.

– Что бы ни случилось, не высовывайтесь, – бросил он им.

– Я! – снова повторил он Войне, покачивая шпагой.

Ответом ему был скрежещущий хохот из недр противогаза, за матовыми стёклами полыхнуло жирное, красное в чёрных прожилках, пламя.

Вторя смеху родительницы, пискляво и противно захихикал Микки-Маус, бессмысленно глядя в тёмное небо.

Война сделала шаг вперёд, и из-за спины её со звоном вылетели две косы, целя Гному в грудь и голову.

Тот с неожиданной ловкостью отбил обе атаки и сам ударил Войну в район горла. Одна из кос успела отразить выпад, а другая немедленно нанесла разящий удар сверху вниз. Гном отпрянул и тут же ударил вновь. Снова зазвенела сталь о сталь.

Дети, замирая, выглядывали из-за спины своего друга и не могли понять, как его шпага, длинная тонкая полоска металла, один за другим отражает удары мощных, как мечи, крыльев демона.

Удар следовал за ударом, выпад за выпадом, от звона тишина словно бы вспыхивала и распадалась зеркальными осколками.

Гном пригнулся, пропуская над головой лезвие, и неотразимо ударил снизу вверх. Шпага скользнула по броне, не причинив Войне вреда, а сам он едва устоял на ногах и чуть не пропустил следующий удар.

В противогазе ухало и скрежетало. Микки-Маус хохотал с безумно-неподвижным лицом.

Один из выпадов Гнома случайно рассёк большое, словно мухомор-переросток, ухо Микки-Мауса, тварь завизжала тонким голоском. Гном опешил от резкого вопля, из глубины доспехов донёсся такой яростный рык, и косы замелькали с такой скоростью, что ему пришлось отступить на пару шагов, чувствуя, как отступают вместе с ним прячущиеся за его спиной дети.

– Я уничтожу твоих крысёнышей! Я брошу их в огонь! Скормлю червям и слизням! – ревело изнутри доспехов, пламя лизало изнутри стёкла противогаза.

Казалось, демон ревел весь целиком.

– Я распилю их самыми тонкими пилами на самые мелкие кусочки! Я выжму из них каждую каплю крови! Разобью молотками каждую кость!..

Гном что-то крикнул в ответ и вогнал шпагу в глазницу противогаза. Оттуда вырвался клубок чёрного ядовитого дыма, и пламя за стёклами погасло. Мельтешение кос прекратилось, они опали, потускнели и бессильно воткнулись в землю. Мыш и Ветка радостно вскрикнули.

Гном вытянул клинок, лезвие которого было изъедено до половины словно от действия чрезвычайно сильной кислоты. Из разбитой глазницы сквозь острозубые осколки потекло что-то непроницаемо-тёмное и вязкое, как нефть.

Внутри доспехов заскрипело, и фигура застыла, будто сломавшийся механизм.

Гном посмотрел на лезвие своей шпаги, рука его подрагивала.

Он огляделся, но остальных демонов видно не было.

– Вот так, – высохшим голосом сказал он, опуская огрызок шпаги.

– Ты… Ты такой молодец, – дёргающимся голосом произнесла Ветка, поднося к груди руку с зажатым в ней маленьким пистолетом.

– Я нашла его в заколоченном революционном театре, – пояснила девочка, заметив удивлённый взгляд Мыша.

– Почему не стреляла?

– Не знаю. Забыла, испугалась.

Мыш вынул из карманов револьвер и лимонку.

И тут застывшая фигура Войны, внезапно скрежетнув, пошевелилась и, как в замедленной съёмке, взмахнув Микки-Маусом, будто дубиной, нанесла удар. В груди у Гнома громко хрустнуло, удар швырнул его на детей.

Тёмный, в мгновение покрывшийся то ли окалиной, то ли ржавчиной, демон начал крошиться, корёжиться и рухнул на лежащего на земле со свёрнутой набок шеей и высунутым языком Микки-Мауса.

Дети поймали Гнома и удержали его лёгкое тело от падения. Бережно опустили на траву.

– Как ты, Гномчик? – заметалась над ним Ветка. – Больно?

Посмотрела на рубаху на его проваленной груди.

– Нет… – только и выдохнул тот.

Он закашлялся, вскрикнул от боли, снова закашлялся, наконец, унял себя, прижав ладонь ко рту.

Отдышался, открыл глаза, посмотрел на ладонь, вытер её, перемазанную кровью, о траву и сказал:

– Всё хорошо, дети. Всё хорошо.

Рубаха на груди его намокала тёмным. Дыхание становилось прерывистым.

Откуда-то появились испускающие бледно-голубое свечение бабочки, облепили раненого.

Дети попытались пересаживать их на себя, но Гном остановил их:

– Не надо. Это не поможет.

– Гном! Гномчик! Не уходи! – плакала над ним Ветка, размазывая по щекам слёзы, рыдая, кривясь и становясь от этого всё более и более некрасивой.

Мыш, сидевший по другую сторону от умирающего, молчал, лишь иногда вздрагивал, словно сдерживал что-то рвущееся изнутри.

Никого из демонов видно не было. Нимало не заботясь участью Войны, они разбрелись осматривать захваченную территорию.

Гном слабеющей рукой вложил изглоданную кислотой шпагу в руку Мышу и прошептал:

– Похоже, теперь это твоё…

После чего как-то совсем легко вздохнул и затих. Впадины на его лице углубились, тени в них налились чернотой. Разбитая грудь замерла.

Ветка зарыдала в голос, уткнувшись Гному в плечо. Мыш замер, подняв лицо вверх, и словно заледенел.

Бабочки боли, неслышно покачивая светящимися крыльями, стали поднимать Гнома. Безмолвные, сочащиеся приглушённым светом, они вознесли его до верхушек трав, и он замер там в расслабленной и очень бессильной позе. Правая рука его свесилась, точно хотела напоследок потрогать землю.

Дети встали, посмотрели на его немного худое, ставшее теперь умиротворённым и мягким лицо.