Читать книгу "Дальгрен - Сэмюэл Дилэни"

– А то. Пошли, заходи, присядь. – Девушка с бонгом перешла к Тринадцати, и тот протянул бонг Шкедту. – И дунь-ка еще.

Шкедт опять вобрал полную грудь и отдал бонг тому, кто проходил мимо.

Не выдыхая, оглядел зеркало на стене, приставной столик с мятой мебельной салфеткой, оставшейся от предыдущих жильцов. Выкашлял:

– А, – взрывным от дыма, – давно вы тут окопались, народ?

Дверной глазок прикрывала фотография в рамочке – мать, отец и трое детей в старомодных матросских костюмчиках; стекло пошло трещинами.

– Ниш… – Тринадцать тоже взорвался дымом, – …тяк. Это в коридоре кто-то бросил, слышь?

Шкедт кивнул.

Тринадцать продолжал:

– Я тут пару недель всего. В смысле, на этом флэту. Сюда вечно завалится кто, потом свалит, потом еще кто завалится. Я даже не помню, сколько я уже в городе. Может, не первый месяц. Клево. А ты?

– Несколько дней. – И он снова глянул на Фауста.

Фауст сверлил глазами силуэт по одеялом.

Тринадцать тоже посмотрел, покачал головой:

– Хреново ей, слышь? Инфекция какая-то, что ли. Может, конечно, и чума бубонная, хер знает. – Он пихнул Шкедта локтем. – Пока ты здоровый, в Беллоне кайф. Только вот врачей никаких нету, да?

– М-да. Фигово.

Из кухни:

– Ты чего в это говно добавлял?

– Кончай нудеть, а? Тут половина вчерашняя.

– То есть половиной я точно не отравлюсь.

– На, сделай что-нибудь, а? Ототри вот. – Кухонный нож заскреб по металлу.

– Раньше тут одни скорпионы были. – Тринадцать кивнул на койку. – Она тогда и пришла – к ним захотела. Да и пожалуйста – ты, главное, смоги. С парнями тоже такая хренотень бывает. А теперь у нее инфекция… Ну или что там.

Вернулась Кумара с обезвоженным бонгом, выжидательно встала подле Тринадцати.

Шкедт взял бонг, пососал; Тринадцать одобрительно кивнул.

– А… вы… народ… тоже?.. – В промежутках между словами Шкедт пускал дымные струйки.

– Скорпионы? Ёпта, нет. Ну, так. – Тринадцать скривил лицо и уместным манером покрутил рукой. – Я больше никогда и ни за что; и вон Денни тоже, – он большим пальцем ткнул в мальчика из душа, проходившего мимо кухонной двери, – от дел, можно сказать, отошел.

А этот, значит, Денни, подумал Шкедт.

Тринадцать взял бонг, пососал и зашелся кашлем.

– Оклемается? – спросил Шкедт, подойдя к койке.

Фауст уклончиво поерзал губами в глубинах бороды.

– Хорошо бы кто о девочке позаботился. – И он помял свое бордовое потертое колено.

Она она она

– Она спит? – спит спит. Уже накрывал гаш. Спит.

Оливковый пейзаж, го́ры плеча и бедра не шевелились.

Там никого. Подушки?

Фауст подвинулся, уступив ему место.

Шкедт сел на край постели, согретый Фаустом.

– А что, врача вообще нет во всем городе? – по всему городу, городу?

По лицу Фауста ползали морщины.

– Если и есть, эти сучьи дети не в курсе. Не пойму, что делать. Пускай спит? Или покормить ее?

– Сильно, видать, устала, если такой галдеж может продрыхнуть, – заметил Тринадцать. Кумара подошла, вручила бонг Фаусту; тот зажмурил морщинистые веки, когда вдыхал. Когда вды. Когда.

– Может, – предложил Шкедт, – пускай лучше поспит. Отложите еды – поест, когда проснется, – снется, снется.

– Вот, Жуакин, – Тринадцать потряс татуированным пальцем. – Сразу видно – мозги при деле. Мозгов у нас тут недостача… Ёпта! – И, отворачиваясь, потряс головой.

– Может быть, – кивнул Фауст.

Шкедт не понял, Фауст или гашиш затуманили смысл.

– Держи.

Он поднял голову, ища бонг. Бонг. Блюдо? Блюдо с. Перед ним стоял Денни – лицо и грудь еще мокрые, тарелка в белой, ванно-сморщенной руке.

– Ой, спасибо.

Другую тарелку забрал Фауст.

– Вилки нету? – спросил Денни.

– Не-а. – На тарелке рис, и лук, и стручковая фасоль, и еще кукуруза. – Спасибо. – Поднял голову и взял вилку. Вода торила тропу по белому плечу, мерцала на груди в юношеской волосне, испещренной прыщами.

Тринадцать сказал:

– Надо людям пищу давать, слышь? Мы ж мирные люди. – У него за спиной, подставив тарелку под самый подбородок, жадно ела Кумара.

Мясо в тарелке тоже было. Гашиш выманил из жира грани вкуса, отчего преобразился аромат. Шкедт приступил. А это у нас… орехи? Нет. Хрустящая картошка. Разные вкусы зашатались во рту, и тут приглушенный мужской голос что-то вроде бы сказал? Что-то вроде «Перестань! А ну перестань!» – и женский вой пронзительностью сровнялся с металлическим лязгом.

Шкедт заозирался, гадая, где эти люди – в какой комнате.

Фауст глянул на потолок.

И Тринадцать тоже.

– Слыхал? Я о том и говорю. – Он цыкнул и покачал головой. – Во их там колбасит.

Вой, уже сбивавшийся на рыдания, исторгала либо Джун, либо миссис Ричардс. Шкедт раньше не понимал имал мал, до чего похожи у них голоса.

Хмурясь, он еще пожевал жирного рису (жир бекона? Бекон – точно) и послушал, как вилки дзынькают по жести.

Денни ел, сидя на матрасе, на полу, спиной к Шкедту; круглые шишки позвонков исчезли под пшеничными волосами, которые высохли, посветлели, закурчавились.

Тринадцать вышел из кухни на стук в дверь.

– Эй, Кошмар пришел! – Тринадцать попятился, наступив на собственную внезапную тень. – Ты, дорогой, как раз к гашишу! И сожри что-нибудь на десерт.

Она и сияющий призрак в дверях исчезли.

– Заходи. – Тринадцать снова шагнул назад. – Чем тебя порадовать?

Дзыньканье смолкло.

– Я ищу, бля, – Кошмар вошел, побрякивая, – кому тут охота с нами в набег. – Он спихнул с плеча колтунную косу; ладонь задержалась помассировать раздутый мускул под царапинами, щадя эту руку. – Тебя, Тринадцать, я даже не спрашиваю. У тебя очко играет. – Он кивнул на Фауста: – Она что, бля, так и не встала?

Фауст пихнул рис на вилке куда-то в бороду и помотал головой.

Тринадцать отступил и подпер один дверной косяк, Кумара – другой.

Кошмар вошел между ними. Его губы бросили ощупывать сломанный зуб, а лицо скривилось в некоем подобии беспокойства. Потом он тряхнул головой.

Сколько разных смыслов может быть упаковано в один жест, подумал Шкедт. Мысль булавкой ткнула в запинающееся, заблудившее… ся… сознание. Кошмар – глаза у него были серо-зеленые, как мокрая-мокрая глина, – посмотрел на него. И сморгнул.