Читать книгу "Турецкий марш - Александр Харников"

Я кивал, вздыхал, разводил руками и каждый раз пояснял, что судьба беглого императора решается в Петербурге, а я вообще в данной ситуации не при делах, после чего спешно ретировался, сославшись на неотложные дела, на прощанье обещав прислать ему трофейную бутылочку чего-нибудь получше из наших погребов.

И вот вчера я получил телеграмму из Петербурга. Из нее следовало, что император Николай Павлович решил передать Луи-Наполеона законным властям Франции. Этим самым он продемонстрировал принцу Плон-Плону, пардон, новому императору Наполеону IV чистоту своих намерений, избавившись заодно от опасного арестанта. В полученной телеграмме также говорилось, что, во избежание ажиотажа, передачу Луи-Наполеона надлежит провести в море на французский фрегат «Кольбер», который будет стоять на якоре недалеко от Дюнкерка. Координаты точки рандеву прилагались к тексту телеграммы.

Я сообщил о решении русского царя бывшему императору Франции, а на его вопрос об условиях передачи ответил, что мне таковые неизвестны. Эх, наверное, не стоило мне этого делать – но кто знал, что все в конце концов закончится так печально!

Радиолокатор «Бойкого» загодя обнаружил фрегат, стоявший с убранными парусами в проливе Па-де-Кале. Море было пустынно: наши корабли надежно блокировали побережье Британии, и перевозки из Англии во Францию осуществлялись лишь с помощью небольших быстроходных люгеров, по ночам или в тумане рисковавших выйти в море. Два таких одномачтовых кораблика, завидев «Бойкий», шустро совершили поворот на шестнадцать румбов и помчались назад в Дюнкерк.

Фрегат, как и было условлено, стоял на якоре. Паруса его были спущены, паровая машина не работала. Орудийные порты задраены, а пушки, открыто стоявшие на палубе, зачехлены. На всякий случай мы убрали в ангар вертолет, а башню со 100-миллиметровым орудием навели на французский корабль.

Сигнальщики внимательно наблюдали в бинокли за всеми перемещениями экипажа фрегата по палубе. Внешне все выглядело спокойно. Ну а чем закончится наше рандеву, оставалось только гадать.

На фрегате зажгли фальшфейер – это был сигнал о том, что французы готовы принять на борт Луи-Наполеона. Мы не хотели сближаться с французским кораблем: кто знает, может, там за фальшбортом спрятались отчаянные ребята из морской пехоты, которым вдруг вздумается взять нас на абордаж. Поэтому было оговорено, что с «Бойкого» и с «Кольбера» спустят по шлюпке и где-то на полпути между кораблями пленника передадут французской стороне с рук на руки.

Морпехи вывели на палубу Луи-Наполеона. Выглядел он, прямо скажем, не очень. Похоже, что бывший император ночью так и не сомкнул глаз. Опухшее лицо, покрытое трехдневной щетиной, мешки под глазами, взгляд загнанного волка. У меня вдруг появилось нехорошее предчувствие, что Луи-Наполеон собрался отмочить напоследок нечто такое, чего ни мы, ни его земляки от него не ждем. И, как поется в бессмертной опере «Раз-два-три-четыре-пять», «предчувствия его (точнее, меня) не обманули».

Сухо попрощавшись со мной, бывший император, повесив буйную головушку, начал в сопровождении нескольких морпехов осторожно спускаться по трапу. Катер, который должен был отвезти его в неволю, уже был спущен на воду.

Перед этим он категорически отказался надеть оранжевый спасательный жилет, невесело пошутив, что тот, кому суждено быть повешенным, не утонет. Его охраняло отделение морпехов. Вот все расселись на банках катера, заработал мотор…

Все произошло так быстро, что никто не успел даже глазом моргнуть. Когда наш и французский катера причалили друг к другу, Луи-Наполеон встал и, придерживаемый под локотки морпехами, обреченно шагнул на борт французского баркаса. Наши ребята, посчитав, что на сем их миссия выполнена, отшвартовались от французов и, сделав несколько гребков веслами, стали заводить мотор. В этот самый момент Луи-Наполеон решительно оттолкнул офицера, который что-то ему втолковывал, и бросился за борт. Вряд ли он собирался таким способом бежать – похоже, что этот неуемный авантюрист понял, что остаток жизни он в лучшем случае проведет в темнице, и решил свести счеты с жизнью…

Наши и французские моряки долго обшаривали то место, где ушел под воду бывший император Франции, но тела его так и не нашли. Через час стало понятно, что Луи-Наполеона уже нет в живых, ведь даже если бы он не утонул, то наверняка бы умер от переохлаждения. Французы и наши морпехи откозыряли друг другу, и катера вернулись каждый на свой корабль.

Вот так закончил свою земную жизнь император Франции Наполеон III, не доживший до позора Седана и Меца.

29 (17) ноября 1854 года.

Залив Золотой рог и рейд у Константинополя.

Адмирал Флота Ее Величества Джеймс Уитли Динс Дандас

«Открыть огонь!» – скомандовал я.

Носовая пушка выстрелила, подав сигнал к началу атаки, после чего бортовой залп двух десятков британских кораблей обрушился на Константинополь. Корабли, отработав машинами, развернулись другим бортом – прогремел еще один залп. В Лялели, Султанахмете, Капыкасыме, Эминёню вспыхнули пожары. Еще один залп – и минарет Айя-Софии переломился пополам и обрушился на крышу мечети, когда-то бывшей главным христианским собором Восточной Римской империи. Главный купол находящейся от него через дорогу великолепной Голубой мечети, бессмертного творения великого архитектора Синана, охватило пламя. Жалко, конечно, но османы сами во всем виноваты, – я смотрю на пожар, который усиливался с каждой минутой, с чувством глубокого удовлетворения.

Единственная часть Старого города, которую мы еще не обстреливали, – дворец Топкапы, в котором находится не только их султанишка – его-то совсем не жалко, – а еще и наш посол, которого эти инфернальные османы держат взаперти и грозят ему смертью.

Другие корабли тем временем превращают в груду развалин турецкий Генеральный штаб и прилегающие к нему здания в Таксиме, к северу от Золотого Рога. Вся оборона города управляется именно оттуда, хотя у турок и было запланировано эвакуировать штаб в казармы в Скутари. Не судьба, милые мои османы: вели бы вы себя хорошо, ничего бы этого не случилось…

Когда ко мне позавчера прибыл наш офицер связи и сообщил, что британского посла арестовали по ложному обвинению, я немедленно послал к султану своего заместителя, адмирала Эдмунда Лайонса, с требованием немедленно освободить виконта Стрэтфорда де Редклиффа, принести извинения ему и Британии и выплатить компенсацию за противоправные действия.

Но султан даже не принял барона Лайонса. С ним переговорил их великий визирь, некто Эмине-паша, который издевательским тоном сообщил, что человека, организовавшего покушение на посланника султана, по всем турецким законам следует посадить на кол, кем бы он ни был.

Но, из уважения к чувствам союзников, ему всего-навсего отрубят голову. На слова адмирала, что все это клевета, либо информация о вине нашего посла получена под пытками, «недопустимыми в цивилизованном обществе», Эмине-паша выдал ему сокращенный перевод протокола допроса как самого сэра Каннинга, так и какого-то поляка Замойского, а также прочих сомнительных личностей. А насчет пыток, адмиралу было предложено посетить арестованного, чтобы удостовериться в его полной телесной неприкосновенности. И действительно, как рассказал мне Лайонс, виконт выглядел целым и невредимым, хотя и изрядно напуганным.