Читать книгу "Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки - Мортен А. Стрёкснес"

Прогуливаясь промеж домами, я решаю осмотреть водолазные костюмы, забытые финской парой. Гидрокостюм маловат, часть амуниции отсутствует: с такими аквалангами особо не поныряешь. Ладно, допустим, мы с Хуго достали друг друга, но это же не значит, что я не могу общаться с его родней. У Хуго ведь есть дочка Анникен – дайверша от бога. Живет в Кабельвоге: у нее и снаряжение можно одолжить, а то, глядишь, и сама захочет понырять со мной. Когда-то давно я сам увлекался аквалангом: погружался в основном в экзотических краях вроде Суматры с Сурабаей. Перспектива погружения в Вест-фьорд рисуется вдруг как единственно верная.

Но сперва мне предстоит уладить одно дело.

36

На Скрове ржавеет моя старая машина. Я купил ее в позапрошлом году, чтобы ездить по Вестеролену, где у меня дом. Зимой у машины прохудилась крыша, и внутрь попала вода. Промокли сиденья. На полу стоят лужи. Весь салон пропах сырой затхлостью.

Сев на паром до Свольвера, я любуюсь на бурлящие воды фьордов; в Фискебёле пересаживаюсь на другой паром, который идет в Мельбю и Вестеролен. Дальше путь мой лежит мостами и проливами, через Сортланн, а оттуда, через невысокий горный перевал, с которого сбегает сотня журчащих ручьев, на морское побережье муниципалитета Бё.

Картина резко меняется. Только что передо мною высились горы и расстилались долины, столь типичные для северных норвежских фьордов, – и вдруг я словно попадаю на Шетландские острова или в Гренландию. Зеленоватый морской пейзаж, выскобленный, без деревьев, без лишних деталей, выступает во всей своей красе; на сотни метров уходят в небо черные горы. Ползучая растительность жмется к земле, добавляя картине голубых, ржавых и бледно-зеленых цветов. Эти места сбросили ледяные оковы восемнадцать тысяч лет назад, когда остальная Норвегия еще лежала подо льдом.

Там, где дорога кончается, в Ховдене – у самого моря стоит мой дом, на зеленой морене, сходящей на белый песчаный пляж. Сам дом белый, а в стенах виден каждый гвоздь – это море старается, без устали опрыскивая их брызгами своего соленого одеколона.

Войдя в гостиную, замечаю, как вздулись бумажные обои на потолке. Едва коснувшись, я продырявил намокшее полотно. Сквозь дыру прямо мне в лицо льется вода. Красивой ровной струей. Сбегав за кастрюлей, подставляю ее под воду – кастрюля быстро наполняется, а я иду за ведром.

Этот дом, построенный еще моим прадедом, я недавно выкупил вместе с четырьмя соседними. Участок занимает свыше пяти гектаров – на суше. Обычно участки у моря заканчиваются линией, разделяющей берег и твердую сушу. Но тут кромка воды находится в ста метрах с небольшим под насыпью, на которой стоит дом. Другими словами, мы владеем не земельным участком, а морским. Это как-то неправильно. Но что поделать?

Дом потихоньку гниет. Между крышей и потолком скопилось много дождевой воды, набравшейся через дымоход. Затекает она и сбоку, задуваемая в щели ветрами. Одна из зимних бурь прихватила с собой кусок фасада. Дробный стук капель о ведро нарушает ритмичный шелест волн, мягко ложащихся на берег внизу подо мной. ФШШШ. Бамц. ФШШШ. Бамц.

Еще немного – и вода одолеет дом, сотни лет противостоявший морю и штормам. Машине-то ничего не будет – из нее только пару ведер вычерпать, а вот дом – тут только насосом выкачивать, а потом еще и укреплять как следует. Задувая с моря, ветер с жалобным свистом гуляет по чердаку и углам. Перед домом находится старый колодец. До краев заполненный водой. Пробую на вкус: соленая.

Сажусь в машину, собираясь обратно на Лофотен. Стекла всю дорогу запотевают изнутри, но сколько их ни протирай, особой разницы не видно – за стеклом все затянуло морским туманом. Очертания стерлись, лишь изредка взор выхватывает скалы с гнездовьями бакланов да сердитые валы, что лупятся об утесы и расщелины. Машина моя плывет, вообразив себя кораблем, а сам я выискиваю путь по свету маяков. Кажется, я весь напитался водой. Звоню по телефону Анникен, дочери Хуго. Она соглашается пойти понырять со мной.

37

Два дня спустя у Кабельвога мы с Анникен прыгаем с борта задом наперед. Наконец-то я загляну под воду Вест-фьорда. Переворачиваюсь головой вниз, ногами кверху, остальную работу сделает за меня мой свинцовый пояс. Словно водяное млекопитающее, плавно ухожу на восьмиметровую глубину. Увидев разрыв между зарослями келпа, направляюсь к нему. Широкие плоские ленты водорослей, вышиной с деревья, бодро покачиваются туда-сюда в восходящем потоке. Ленты скользят по телу, не цепляясь.

Достав до дна, переворачиваюсь и ложусь на спину. Море надо мной волнуется, голубой свет на его поверхности дрожит, подернутый рябью – сама поверхность вдруг превратилась в пограничную черту, отделяющую меня от иного мира. Нам привычен уклад, когда над головой у нас небо, а под ногами – море. Однако если глядеть со дна, переход из одного мира в другой отделяет лишь тонкая пленка – такая неприметная, что перемещение в другую среду совершается мгновенно.

Здесь внизу обитает большинство живых организмов. Редкие виды могут равноценно жить в обеих средах, на суше и на море, да и то в одной из них – лишь короткими набегами. Пингвины хорошо чувствуют себя и там, и там только на словах: в действительности, на земле они практически беззащитны. Так же как тюлени, моржи и черепахи. А вот земноводные и некоторые змеи прекрасно освоили обе стихии.

Первоначально Земля была покрыта мелкими безжизненными водами океана, из которых с бульканьем вырывалась сера. Живые клетки зарождались, собирались в сгустки, постепенно формируя все более и более сложные организмы. До определенного момента жизнь развивалась медленно, а потом как прорвало – и не стало на свете уголка, где бы не проросли ее всходы. Первые обитатели, ныне вымершие, легко перемещали в воде свои невесомые тела, дыша жабрами и тому подобными приспособлениями. Примерно 370 миллионов лет назад они впервые выбрались на мелководье, где задержались на некоторое время. Там у них сформировались конечности, чтобы ходить по земле, легкие, чтобы дышать. Эти первые сухопутные существа сначала не решались полностью оторваться от воды, живя в двух стихиях сразу. Потом все-таки решились и начали заселять собою сушу. Суша понравилась не всем – кое-кто вернулся в море.

Вода тут чиста и прозрачна – в этих местах она не застаивается. В шторм ветер идет на берег в лобовую атаку. Для большинства из нас море – чуждая и опасная стихия, но мы, как ни странно, воспринимаем его родным и близким. Если подуть младенцу в лицо, он закроет рот, – тогда ребенка без страха можно пустить в воду, и он будет плавать, как будто был рожден для этого. Единственный звук, который я слышу сейчас, – мое собственное дыхание, похожее на шипение газового баллона на вдохе и более глубокое на выдохе, когда кислород, смешиваясь с водой, вырывается клокочуще-булькающе-чвакающими пузырями.

Подводное дыхание похоже на сырое, хлюпающее сердцебиение ребенка, усиленное стетоскопом. Плод в материнской утробе омывается солеными водами, даже в легких его содержится соленая жидкость. До рождения мы понятия не имеем, что может быть по-другому, а затем, внезапно попав в безводный мир, на слепящий свет, и получив первый в своей жизни шлепок, выплевываем из легких жидкость, расправляем их и начинаем орать. С этого момента нам закрывается вход в подводное царство и кислород становится основой нашего существования – так за девять месяцев от зачатия до рождения мы повторяем все стадии эволюции, пройденные живыми существами на пути из моря на сушу. В старом фантастическом фильме “Бездна” (1989), где ближе к развязке со дна глубоководной впадины является неизвестная, внеземная раса, водолазы, чтобы нырнуть на недосягаемую глубину, используют экспериментальную жидкость, насыщенную кислородом. Your body will remember [109].