Читать книгу "Секс, еда и незнакомцы - Грэм Харви"

Однако идея о том, что религия – дискретное явление sui generis, уводит религиоведение от того, что подлежит его изучению, и тем самым мы упускаем из виду то, как язычники и носители религий вообще проживают и практикуют религии. По этой причине – среди прочих, – наблюдая за тем, как язычники учатся у других [религий], в этой главе мы обратимся к клише о «духовном супермаркете». Иначе говоря, попытаемся сделать нечто иное, чем делали до этого: мы рассмотрим, каким образом язычество может быть религией и как оно может помочь переопределению религии, в то же время ставя под вопрос фактическую данность или самоочевидность модерна и порожденных им научных подходов. Начнем с того, что опишем предметную область, очертив истоки и эволюцию язычества.

Источники и траектории

С 1976 года (когда я впервые отправился на Stonehenge People’s Free Festival) и до настоящего момента в основном мои исследования язычников и язычества имели место в Британии. Однако знаменательные встречи в континентальной Европе, Северной Америке, Южной Африке, Австралии, Аотеароа, Израиле и Японии также повлияли на мое понимание язычества. Стабильный рост числа академических исследований (первоначально спровоцированный интересом студентов) в последние десятилетия делает возможным обсуждение и вопросов описания, и вопросов анализа [язычества]. Исследования язычников стали в высшей степени междисциплинарными, имеющими тем самым большой потенциал для обсуждения различных точек зрения. Благодаря этому, в частности, можно суммировать важные пункты в траектории развития язычества.

Люди оценивают слова «язычник» и «язычество» в положительном ключе уже больше ста лет. С 1950?х годов число людей, идентифицирующих себя как язычники, растет. Понятие, которое было (со времен поздней Античности до раннего модерна, а зачастую и позже) в значительной степени уничижительным обличением тех, кто не является христианином или является христианином в недостаточной степени, постепенно стало употребляться по отношению к благородным и цивилизованным грекам и римлянам эпохи (дохристианской) классики. В XIX веке слово «язычник» стало обозначать человека, «славящего природу». В XIX веке в ответ на индустриализацию и урбанизацию, в союзе с романтизмом и трансцендентализмом, природа и глушь (wilderness) начинают приобретать особую ценность. То, что Кэтрин Олбаниз (Albanese 2002) называет «естественной религией», становится все более отчетливой, пусть не организованной и не систематизированной традицией, но тем не менее необходимой и в значительной мере имплицитной составляющей гражданской и народной (popular) религии Америки (Taylor B. 2010). В то же время получает развитие и распространение эзотерический ритуализм (или «высокая магия»), который становится все заметнее для широких кругов, иногда в «секуляризованных» и «наукообразных» формах (Hanegraaf 1996). Эзотеризм снабдил структурой и поведенческими сценариями многие экзотерические религиозные группы, в том числе языческие. Новое самоопределившееся язычество выросло на этой плодородной почве.

Траекторию этого развития обстоятельно описал Рональд Хаттон (Hutton 1991, 1994, 1996, 1999, 2003, 2007, 2009) и обобщил я сам (Harvey 2006, 2011b, 2012a). Если говорить коротко, оно включает в себя дурманящую смесь классицизма, романтизма, кельтицизма, натурализма, нудизма, антиклерикализма, ритуализма, бардизма, эзотеризма, индивидуализма, коммунитаризма, эволюционизма, феминизма, анархизма, рационализма, разного рода активизма (от движений против войны и за фестивали, против глобализма и за справедливость до экологических движений и движений против неравенства), а также народных и сельских традиций. Очевидно, что некоторые из этих элементов конфликтуют друг с другом, а их смесь не всегда складывается в опыт или систему, которую инсайдеры, не говоря уж об аутсайдерах, сочтут согласованной. Маловероятно, что хоть кто-то из тех, кто участвовал в этих полноводных культурных движениях, сознательно планировал или даже мог предугадать современное положение и стиль разнообразных форм самопровозглашенного язычества.

Однако в вечно изменяющемся под влиянием обстоятельств множестве групп и практик язычниками и их исследователями регулярно воспроизводится один общий мотив и тема, а именно представление о том, что язычество – это «природная религия», «религия природы» или «религия, построенная вокруг почитания природы». Что именно значит «природа», если не иметь в виду благоговейную интонацию, с которой она упоминается, является частым предметом дискуссий и среди язычников, и среди ученых, их исследующих (например: Letcher 2000, 2001, 2005; Clifton 2006; Jamison 2011). Следуя подсказке ныне покойного избранного главы Светского ордена друидов Тима Себастиана, я отмечу созвучие «природы» и «природной религии» с «сельской местностью» (countryside) и «глушью» (wilderness), т. е. относительно близкими и относительно далекими местами вне урбанизированной реальности, в которой доминируют люди; в этих местах по-прежнему возможно понимать людей как меньшинство и помнить о необходимости нести ответственность за свои действия в мире (Harvey 2012b). Кроме того, «природные религии» имеют дело скорее с этим миром, чем с трансцендентным. Они воодушевляют людей на празднование смен времен года, жизненных циклов и повседневного опыта, на почитание конкретных мест.

В зависимости от того, что понимается под «природой», группы объединяются вокруг конкретных форм поклонения, конкретных мест или наследия (например, кельтского, саксонского, эллинистического и т. п.). Обычно языческие группы весьма демократичны и часто эгалитарны. Если оформляется система доминирования лидера, язычники часто переходят к поиску более близкого взаимодействия. Они хорошо образованы и прибегают к эклектичному кругу текстов в качестве источников вдохновения и формы для своих практик и амбиций. Справочники по ботанике стоят на одной полке с романами в жанре фэнтези, антропологическими исследованиями и эзотерическими трактатами; воедино сплетаются академическая история и вдохновенная поэзия. Они смешивают со множеством источников индивидуальный и коллективный опыт, формируя традиции и сообщества, которые другие могут заимствовать и адаптировать под свои нужды или, напротив, отринуть в пользу других альтернатив. Будучи новой религией, вдохновленной древними источниками, язычество демонстрирует немало сходств с другими религиями в их возникновении и развитии. Это делает его замечательным объективом, с помощью которого можно рассмотреть, что же делает религию религией.

Практика заколдовывания

Среди определяющих характеристик модерна расколдовывание считается центральной. Протестантская полемика против ритуалов – выставляющая их тщетным повторением бессмысленных действий – заложила основание программного для модерна предпочтения других форм знания. Макс Вебер утверждал, что определяющие для нашего времени

возрастающая интеллектуализация и рационализация не означают роста знаний о жизненных условиях, в каких приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Последнее в свою очередь означает, что мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали подобные таинственные силы. Теперь все делается с помощью технических средств и расчета. Вот это и есть интеллектуализация (Вебер 1990:713–714).