Читать книгу "Проклят тобою - Яся Белая"

Отталкиваю её руку.

— Похвально, что ты одумалась, через сколько-то там лет. И хорошо, что я до этого мгновения дожила. Собственно, нам больше не о чем говорить.

Разворачиваюсь, чтобы уйти. Вон, Философ, почуяв меня и воду, изревелся уже. Да и Томирис у калитки ждёт.

— Постой, — окликает она. — Ты ведь хочешь вернуться.

Я смеюсь, нет, хохочу во всю глотку, пока не начинаю чувствовать приближающуюся истерику, тогда только усилием воли заставляю себя успокоиться.

— Ты опоздала годика на четыре, — говорю ей. — Может, когда-то я и хотела. А теперь… Мне совсем неплохо здесь — друзья, работа, дом, Философ, в конце концов! И с вашим магическим бытом я вроде освоилась. Зачем мне теперь?

— Потому что твоё место не здесь, — печально констатирует она. — Потому что там, в другом мире, есть люди, которые любят и ждут. И… потому что сегодня твой день рождения, и я хочу исправить свой необдуманный поступок.

Развожу руками:

— Прости, но я совсем не хочу никаких больше магических исправлений и вмешательств в мою судьбу.

И всё-таки ухожу. Всё, никакой больше магии, никаких фокусов и заветных желаний. Теперь я просто человек. Статист, тот, кто в сказках и прочих волшебных историях служит фоном. Горожанка, прохожая, хозяйка сувенирной лавки, просто Илона. Не надо мне корон, вершительства народных судеб. Тут бы со своей разобраться.

Только вот… феи умеют быть изощрённо жестокими, потому что Айсель бросает мне вслед:

— Знаешь, а твоя мать каждый год в день твоего рождения печёт торт. Сливочный. Зажигает на нём одну-единственную свечу и загадывает одно и то же желание: чтобы её дочь однажды вернулась…

Спотыкаюсь, едва не падаю. Словно камень в спину кинули. Айсель ведь не просто это всё рассказывает, она и показывает мне: вот, мамочка, живая, только руку протяни… А я ведь почти забыла, какая она у меня красивая. Хлопочет на кухне, улыбается, ни за что не покажет, как ей тяжело. А вот отец — осунулся, горбиться стал. Помогает маме, они тихонько переговариваются. Я не слышу слов, я и так знаю, о чём они.

Падаю на колени, плачу навзрыд. Явилась, крылатая бестия, подарила праздник! Ну спасибочки!

Она опускается рядом, обнимает:

— Не обманывай себя, Илона, не надо. Всем девушкам нужна мать. Уж поверь, я знаю, что говорю. Ну хочешь, я стану твоей крёстной, а? Когда ещё у тебя будет фея-крёстная?

Улыбаюсь через силу, отвожу с её красивого лица платиновую прядку, заглядываю в бездонные сиреневые глаза. Нет, они радужные. Какие хочешь. Они сулят исполнение заветной мечты.

— Я всё умею, — говорит она, — и тыкву в карету, и туфельки хрустальные могу.

— Но вернуть домой не можешь, да?

Она ласково хлопает меня по плечу:

— И домой могу. Только ведь ты этого не от меня ждёшь. Есть у тебя куда более желанный гость.

Я фыркаю:

— Если ты о Ландаре, то он в таком деле мне не помощник. Возвращал уже, как видишь — не вышло. Да и знать его совсем не хочу.

— Хочешь, — Айсель берёт мою руку и прижимает к груди, там, где беспокойно бьётся сердце: — Послушай, что оно стучит?

Лан-дар, Лан-дар, Лан-дар…

Обычно попаданок предаёт тело, меня же предало собственное сердце. Оно всегда стремилось к этому мрачному типу с красными глазами. Моё глупое сердце, умеющее любить лишь один раз.

Фея улыбается, треплет меня по волосам и начинает исчезать:

— Он придёт, — шепчет она, и голос её мешается с шорохом листвы, растворяется в колыхании трав, — он всегда приходит. Потому что ты не просто его проклятие. Его сердце тоже выстукивает только одно имя и не знает других…

Она растворяется, как растворяется ночь при первых проблесках рассвета… Как исчезает самый сладкий сон.

Лёгкий шёпот, а может просто порыв ветра, обещает мне:

— Всё будет хорошо… Обязательно… будет…

…всё горчит.

Невкусен любовно испечённый подругами пирог, не радуют сделанные с душой подарки. Сижу, силюсь улыбаться, киваю невпопад и пропускаю вопросы.

Мне вдруг резко стало не до праздников. Да и какие могут быть именины здесь, когда там…

Сколько лет минуло в моём бывшем мире — пять? десять? Мама уже вся седая, папа сильно сдал. Увидеть их, хоть бы ненадолго, обнять и плакать-плакать-плакать. Говорить, что неправильно любила, мало дорожила, была невнимательной дочерью. Может, простят?

Негодная фея! И злая к тому же! Явилась, разбередила душу, поманила счастьем и исчезла, бросив ветреное обещание…

Не люблю таких! Ещё и про Ландара зачем-то напомнила. Чтобы теперь внутри всё выло от одиночества, взгляд то и дело с тоской обращался к двери, а плечи ныли от желания, чтобы их согрели мужские ладони. Его ладони.

Я, дурочка, даже в платье с открытым верхом нарядилась. Будто и впрямь жду.

Есть другой гость… Более желанный…

Шла бы ты, крылатая, со своими предположениями!

Хорошо, хоть Томирис у меня чуткая и понимающая. Поднимает подруг, торопит их:

— Идёмте, девочки. Видите, виновница торжества притомилась за сегодня. Пора ей побыть одной, поразмыслить, ведь на год старше стала!

Мои компаньонки по бизнесу одна за другой подходят, целуют в щёку, поздравляют ещё раз и направляются к двери.

Томирис задерживается, смотрит внимательно.

— Не хочешь ничего рассказать… — и вопросительно приподымает брови. — Я ведь заметила и оседающую пыльцу, и мелодию слышала, тоненькую такую, красивую. Меня не обманешь, пусть я и раз всего фею встречала, но теперь её появление из тысячи узнаю…

Не выдержала. С той минуты, как я вернулась к ней от Айсель, на языке подруги, я прямо чувствовала, плясали вопросы. Но она молчала, пока шли на рынок, не поднимала тему, пока закупались, не заводила разговор, пока готовили. А вот теперь решилась.

И, наверное, к лучшему. Потому что я хотела сказать. Слить злость, выругать фею вслух, пожаловаться, в конце концов. Так всегда становилось легче.

Вздыхаю, сажусь на стул, подпираю голову рукой и отвожу взгляд. Глаза щиплет, не хочу расплакаться перед ней.

— Да, заглядывала одна. Из службы доставки…

— И что доставляет? — Томирис садится рядом.

— В основном, неприятности.

— Как-то не похоже на фею.

— Уж как есть…

Хлопает дверь, наверное, кто-то из девчонок что-то забыл и вернулся. Сейчас заберёт и уйдёт.

Томирис кидается проверять.

Верная моя, бережёт меня.

Но в прихожей она ойкает и в комнату возвращается, пятясь задом.