Читать книгу "Бои местного значения - Василий Звягинцев"

Но Власьев не потерял самообладания.

— А если так? — Он выхватил из кармана сделанную из патрона зажигалку, сморщившись, зубами выдернул из дульца гильзы бронзовую втулку с фитилем. — «Наган» свой давайте!

Ударом рукоятки насадил гильзу на трехгранник замка, зажал ее между рамкой и клювом курка, резко повернул.

Дверь открылась.

Отлично кто-то придумал в старое время в России — унификация, по одним модулям делать снаряды и кастрюли, ружейные стволы и вагонные ключи, патроны образца 1908 года и зажигалки.

В провонявший махорочным дымом и волглыми валенками тамбур ворвался свежий морозный ветер и дробный, асинхронный грохот колес. Мимо летела стена заснеженного леса, выстроенная из раскидистых, до земли елей, в метре от подножки мелькали высокие отвалы грязного снега. В них даже хотелось прыгнуть, чтобы сразу отделиться от поездного, ставшего опасным мира. Только вот слишком часто и внезапно возникали торчащие из сугробов придорожные бетонные столбики, об которые, если не повезет, разломает кости в мелкие дребезги.

Частый, между прочим, вариант для не слишком сообразительных и удачливых поездных воров и безбилетников, вздумавших не вовремя соскочить.

Но как раз тут заскрипели тормозные колодки, мелькнул решетчатый столб входного семафора. Шестаков выглянул, убедился, что платформа Химок с другой стороны, а их дверь выходит в узкую щель между поездом и стоящим на втором пути эшелоном бурых двухосных теплушек, они же — «нормальные товарные вагоны 1898 года».

Не дожидаясь полной остановки, друзья соскочили на протоптанную обходчиками и смазчиками тропинку. Не оглядываясь (чтобы не сглазить?), нырнули под тормозную площадку ближайшего вагона, обождали, пока, загремев буферами и коротко свистнув, вытянется со станции их поезд.

Со вздохом: «Ну, снова пронесло!» — спустились по крутоватой обледенелой лестнице на привокзальную площадь.

Нужно отметить, что интуиция в данном случае действительно не подвела Шестакова с Власьевым. В одном, может, из сотни чекистских патрулей оказался такой начальник — необыкновенно педантичный, старательный, а главное — творчески мыслящий. И занесло его именно в этот поезд. Нет бы в следующий сесть!

Попав в НКВД всего полгода назад по комсомольскому «ежовскому» набору с четвертого курса МИИТа, сержант относился к своей службе с молодой романтикой и энтузиазмом, тем более что направили его в седьмой, транспортный, отдел, почти по специальности, и, значит, впрямую с грязной работой он не сталкивался.

А сейчас его в числе прочих сотрудников центрального аппарата направили «обслуживать» дистанции Московской железной дороги «на усиление», для поиска особо опасных преступников. В полученной ориентировке имелись не только приметы «беглеца», но и предупреждение о том, что он может использовать документы сотрудника НКВД на одну из трех перечисленных фамилий.

И хотя немолодой старший сержант с обезображенным шрамом лицом никаким краем не подходил под словесный портрет и фамилия в его удостоверении значилась совершенно другая, что-то уполномоченного насторожило.

Вряд ли густой запах алкогольного перегара в тесном купе. Это скорее должно было бы рассеять подозрения, какой преступник будет вести себя столь опрометчиво, да вдобавок и ехал он в Москву, а не из нее.

Но все же, все же…

То ли взгляд у него был слишком уж настороженно-пристальный, то ли неуловимый оттенок привычной властности, ощутимый даже в нескольких сказанных им словах. Совершенно неуместный для сорокалетнего сержанта. Неудачника, малограмотного служаки, тем более — пьяницы. Был бы он капитаном или майором ГБ — все понятно, а так…

Однако по неопытности молодой чекист совершил непростительную ошибку. Не до конца уверенный в своей догадке, не сообразивший, что и он себя выдал не совсем адекватным поведением, сержант решил закончить проверку поезда, а уже перед Москвой вернуться в спальный вагон и передать пассажиров третьего купе в вокзальный пост НКВД для окончательной проверки.

Он не слишком насторожился, даже когда проводник сообщил, что случайные пассажиры отправились добавлять в вагон-ресторан. И, лишь пробежав вдоль всего поезда, убедившись, что подозрительные личности исчезли бесследно, сержант сначала расстроился, а потом и испугался. Как теперь быть?

Будь он опытнее, просто сделал бы вид, что ничего не случилось. Сопровождавшие его кадровые стрелки НКПС ничем не выделили этих пассажиров из нескольких сотен уже проверенных за день. Но это и не их дело, им приказано только сопровождать старшего наряда и исполнять приказания, какие последуют.

Зато сам сержант был теперь почти стопроцентно уверен, что попал в точку. Зачем бы иначе этим двоим исчезать из поезда перед самой Москвой? Сразу после проверки документов?

В нем боролись чувство долга и вполне естественный страх. Как теперь доложить по начальству о случившемся, навлечь тем самым на себя долгое разбирательство, неизбежное наказание за халатность, если не хуже?

Сержант вышел на перрон, продолжая терзаться сомнениями.

Совсем было решился наплевать и забыть. Но, посидев, расстегнув шинель, в теплой комнате вокзального пикета, поразмыслив как следует, он пришел к выводу, что комсомольцу, тем более — представителю комсостава, не пристало ставить личные интересы выше общественных.

Пусть его накажут за нераспорядительность и даже политическую близорукость, но начинать службу с обмана нельзя.

Вдруг он действительно обнаружил врага, на которого объявлен всесоюзный розыск? Ну, не разобрался вовремя, упустил подозрительного субъекта из-за недостатка опыта. Так и прошло-то всего полчаса, не больше. Приметы он запомнил. И реквизиты удостоверения — тоже.

Круг поиска сузится. Остальные товарищи будут наготове.

Только — кому докладывать? Здешнему задерганному и не слишком умному на вид уполномоченному линейного отдела? Так информация, глядишь, и завтра до нужного места не дойдет. Или в комендатуру дистанции бежать?

Сержант выхватил из-под локтя дежурного замусоленную книгу приказов и телефонограмм, быстро пролистал, нашел нужное место и, слегка обмирая от бесповоротности собственного действия, начал набирать указанный перед фамилией передавшего спецсообщение сотрудника ГУГБ номер телефона.

Сглотнул слюну, когда услышал ответ, сказал в потрескивающую трубку ломким голосом:

— Младший сержант госбезопасности Петраков говорит. Из транспортного. С Ленинградского вокзала звоню. Имею информацию по вашему исходящему 126/15 от 9 января сего года. Что значит — не помните? Телефонограмма особой важности. Ну, жду, жду, соединяйте. Как никто не отвечает? Вы понимаете, о чем идет речь? Да не кричу я на вас, телефон здесь плохой. Ну, тогда сами примите телефонограмму, а то я рапорт на вас напишу! Диктую, записывайте.

Петраков вышел на перрон, недоуменно пожимая плечами и что-то бормоча. Нет, раз так в Главном управлении к этому относятся — пожалуйста. Ему тоже не больше всех нужно.