Читать книгу "Ночной ураган - Кэтрин Коултер"

— Алек…

— Что, Джинни? Хочешь, чтобы я коснулся тебя? Здесь?

Пальцы, пробравшись сквозь густую поросль, нашли ее… там, где она оказалась влажной и набухшей. Но как это возможно? Она должна бы сгореть от стыда, и так и было… секунду-другую, не больше. Потом ее бедра поднялись навстречу этим волшебным пальцам.

— Тебе хорошо, Джинни? Знаешь, что я ощущаю, лаская твою женскую плоть? Я мужчина, который будет твоим мужем. Нет, не спорь, только попытайся почувствовать. Это будет с тобой каждый день, Джинни, обещаю.

Джинни снова застонала, и Алек поцеловал ее, коснувшись языком нежного языка, и, ощутив, как она вздрогнула от удивления, нежно обвел бархатистые губы, успокаивая, утешая… замедляя ритм. Он осторожно раздвинул мягкие влажные складки и проник как мог глубже. Она была такой тугой, так крепко сжала его палец, что Алеку смертельно захотелось вонзиться в нее сейчас, сию минуту, и он на мгновение испугался, что не сумеет сдержать себя. Мужская плоть, напряженная и твердая, прижималась к ее бедру. Но Алек хотел дать Джинни наслаждение, прежде чем овладеет ею, хотел убедиться, что она забудет обо всем хоть на мгновение.

— Джинни, раздвинь шире ноги.

Джинни не поняла его, погруженная в ослепительный водоворот ощущений, создаваемых Алеком в ее теле.

— Раздвинь ноги, — повторил он, и на этот раз помог ей, удерживая руками ее бедра, чтобы лечь между ними, и в следующее мгновение оказался на ней, прижимая Джинни к матрацу всем весом и ненасытно целуя ее губы.

— Может, ты хочешь поговорить на философские темы? Или о походах Наполеона? — осведомился он.

Опять подшучивает… но почему в голову не приходит хоть одно остроумное слово?

— Алек… — удалось выговорить Джинни, но и этого оказалось достаточно.

— Хорошо, любимая, — шепнул он и снова начал целовать ее, понимая, что Джинни наконец начинает осознавать неизбежность случившегося, принимает и, возможно, хочет этого, верит, что он может подарить ей ослепительное наслаждение и что именно этого она хочет от него, именно в этом нуждается.

Алек скользнул по ее телу вниз, пролагая дорожку из поцелуев, лаская ее руками, удерживая за талию, поднимая бедра. Когда его губы сомкнулись на тугом островке плоти, она вскрикнула, раз, другой, глухо застонала.

Алек почувствовал, как что-то теплое, невыразимо трогательное шевельнулось глубоко в душе: ускользающее чувство, которое так необходимо было навеки запечатлеть в сердце. Тепло исходило от Джинни, только от нее.

Ее спина изогнулась древком лука, а ноги оцепенели, но он продолжал неумолимо ласкать ее, пока Джинни не начала бить его по плечам кулаками. Но Алек не позволил наслаждению поблекнуть и увянуть, он вошел в нее быстрым резким толчком, высоко поднимая ее бедра, раздвигая ноги еще шире.

— Двигайся со мной, — пробормотал он голосом глубоким и темным, как ночь.

Джинни, как ни странно, услышала и повиновалась; крохотные всплески затухающего урагана блаженства вновь пронизали ее. И тут Алек ускорил ритм. Она была с ним, все время с ним, но пальцы Алека внезапно оказались между их телами, гладя, лаская, теребя, и Джинни снова вскрикнула, едва не сбросив его, лихорадочно извиваясь, стискивая его плечи и зарываясь лицом в грудь. Он встретил ее на полпути и врезался так глубоко, что они стали единым целым, и Алек понимал и принимал это, выплескивая семя, наполняя ее раскаленным потоком.

Это мгновение во времени… как он хотел, чтобы оно никогда не кончалось!

Алек пришел в себя немного позже. Прошло пять минут или час? Он не знал. Только неожиданно услышал, как тихо плачет Джинни. Тихо окликнув ее, Алек приподнялся на локтях.

Глава 15

— Тише, любимая, не плачь. Что случилось?

Джинни пыталась успокоиться, но только жалобно всхлипнула, уткнувшись в его плечо. Он нагнул голову и начал покрывать нежными поцелуями ее шею.

— Я так боюсь, Алек, — прошептала она, едва касаясь губами его щеки.

Алек отстранился и лег на бок.

— Взгляни на меня, Джинни.

Джинни повернула к нему голову. Алек зажег свечу на ночном столике. В полумраке он казался таинственно-прекрасным: лицо словно состоит из правильного чередования углов и плоскостей, синева блестящих глаз так потемнела, что казалась почти чернотой. Взгляд Джинни скользнул по мощной колонне шеи, к широким плечам и груди, поросшей золотистыми волосами. Он осторожно провел кончиком пальца по ее щеке:

— Скажи, почему ты боишься.

Это оказалось трудно, так трудно… Она чувствовала себя совсем беспомощной и глупой.

— Месяц назад я была собой, только собой, конечно, случались и беды и неприятности, но все было таким знакомым и простым. Папа болел, но я привыкла к этому. Потом появился ты. Когда я впервые увидела тебя, сразу поняла, что для меня все кончено. Ты просто ошеломлял, подавлял одним своим присутствием.

— Месяц назад я тоже не знал о твоем существовании, Джинни. Конечно, тебе было знакомо мое имя, как мне — имя мистера Юджина Пакстона, но тебя, тебя я не знал. Только думал, что для меня все кончено, до той памятной ночи, когда пришлось поддерживать твою голову, пока тебя рвало, после отчаянного побега из борделя. Ты жалеешь, что я вошел в твою жизнь?

— Да… нет. О Боже, Алек, не знаю.

— Но ты рада, что я поддерживал твою голову?

Джинни хотела сказать что-то, сглотнула и ударила его кулачком по руке. Но Алек снова нежно провел кончиками пальцев по ее челюсти. Такая гладкая и упрямая…

— Видишь перед собой серьезного человека? А теперь выслушай меня, Джинни. Я сам не совсем уверен в том, что чувствую сейчас — радость, ужас или обыкновенное замешательство. Только не бойся меня, Джинни. Я никогда, ни за что не причиню тебе боли.

Причинишь, только сам не понимаешь этого. О Боже, что мне делать?

Джинни, снова всхлипнув, отвернула лицо.

— Нет, нет, не плачь. Тебе станет плохо, Джинни.

Он обращается с ней, как с Холли, утешает, словно взрослый — ребенка, которому приснились страшные чудовища, гладит по волосам, спине, нежно целует. Джинни это раздражало и почему-то в то же время, как ни странно, дарило чувство умиротворения.

— Я не ребенок, — сказала она.

— Это, дорогая Джинни, — улыбнулся Алек, — я могу лично заверить.

И, снова положив ладонь на ее живот, начал осторожно массировать.

— Ты такая мягкая, — пробормотал он, глядя на собственные длинные пальцы, ласкавшие ее. Алек всегда находил странное очарование в женском теле, служившем для него источником бесконечного восторга и восхищения.

Он распластал пальцы, легонько коснувшись ее женского холмика. Господи… но тело Джинни… это совсем иное. Он не мог объяснить почему, но это было правдой. Алек начинал понимать, что никогда не сможет насытиться ею. И осознал, что просто хочет коснуться ее, знать, что она здесь, рядом, и теперь будет принадлежать ему.