Читать книгу "Дунайские волны - Александр Харников"

– А вон твой однофамилец – Апраксин двор, «Апрашка», по-нашему. Клевое место… Говорят, что здесь можно было в наше время купить все, даже атомную бомбу, правда по частям.

– Не, Вася, мне тут как-то не по себе. Пойдем лучше по каналу ближе к Невскому. Там вроде и народ поприличней, и кабаки не такие убогие.

И мы пошли по гранитным плитам Екатерининского канала в сторону Невского проспекта. По дороге к нам пытались присоседиться несколько девиц, чей внешний вид недвусмысленно говорил о том, чем они занимаются.

– Ваше благородие, – одна из здешних «путан» схватила меня за рукав, – угостите даму винцом. Я справлю вам удовольствие.

Заметив мой нехороший взгляд, она кокетливо поправила изрядно затрепанную вуаль и попыталась меня успокоить:

– Не извольте беспокоиться, ваше благородие, я чистая, у меня билет есть, и у врача я недавно была.

Я выругался, подхватил остолбеневшего от такого напора Васю и прибавил шагу. Выйдя на Невский у Казанского собора, мы облегченно вздохнули и огляделись по сторонам.

– Серега, смотри, – Василий толкнул меня в бок локтем. – Видишь, там, где у нас гостиница «Европейская» была, здание стоит. А на нем вывеска «Ресторан». С твердым знаком даже! Давай зайдем. Хрен с ними, с деньгами, гулять так гулять.

И мы перешли на другую сторону Невского. Оказалось, что в здании находится две ресторации: дорогая – французская, и дешевая – немецкая. Мы решили зайти в немецкую. Тем более что «халдей», с почтением встретивший нас у входа, заявил, что только у них в заведении можно выпить настоящего немецкого пива.

Ну, пиво – значит, пиво. Мы заказали несколько бокалов баварского светлого, а к ним блюдо с жареными сосисками и колбасным салатом.

Вася отхлебнул пышную белую пену с бокала, втянул ноздрями запах, исходящий от сосисок, и с мечтательной улыбкой произнес:

– Ну что, Серый, устроим маленький «Октоберфест»?

– А то!

Краем глаза я заметили, что за соседний стол уселась парочка усатых мужиков, общавшихся друг с другом на каком-то языке, похожем на русский, но с большим количеством шипящих. Но пиво было преотличное, а сосиски такие вкусные, что мы не обратили на них внимания. И, как оказалось, зря.

Выпив литра полтора пива и съев все, что нам подали, мы рассчитались с официантом (похоже, что он нас чуток обсчитал – слишком уж заулыбался, когда мы оплатили счет, да еще и отстегнули ему щедрые чаевые) и вышли на свежий воздух. Мы решили продолжить прогулку по Санкт-Петербургу XIX века. Свернув на Казанскую улицу, мы пошли по ней в сторону Гороховой. Неожиданно я почувствовал что-то твердое, уткнувшееся мне в спину. Хриплый голос произнес прямо мне в ухо:

– Цо, панычи, прогуляемся мы с вами трохэ. Не балуйте, то пистолеты, и мы умеем их уживать.

– Что вам надо? Деньги? – испуганно запричитал Вася.

– И дзеньгы тоже, – мерзко хихикнул собеседник.

Краем глаза я разглядел, что это был один из той «сладкой парочки», что сидела в ресторации за соседним столом и пялилась на нас. Из чего я сделал гениальное умозаключение – за мной стоит второй бандюган.

– А пока рот замкнуть, а то буду стрелял! – прошипел мне на ухо налетчик. – Пошли, пся крев! Вон туда, – и он левой рукой махнул в сторону трехэтажного дома с портиками из восьми колонн и треугольным фронтоном. Я огляделся по сторонам, но, как на грех, поблизости не было ни одной живой души.

– Стуй! Пришли. Не оборачиваться! – И поляк (видите, какой я умный – смог-таки понять, к какому племени принадлежат эти разбойники) постучал в дверь подъезда. Три раза, пауза, два раза, пауза, один раз.

Дверь распахнулась, на пороге появился человек с усами, только не вислыми, как у «сладкой парочки», а лихо закрученными вверх. Мой польский конвойный скомандовал:

– Вовнутрь, пся… – но почему-то не успел закончить свое любимое ругательство. Всхлипнув, усатый схватился руками за промежность и плавно стек по стенке дома на тротуар. Поляк, открывший дверь, попытался ее захлопнуть, но словно из-под земли появившийся человек в мундире махнул рукой, будто кошка лапой, и поляк влетел в парадную, как футбольный мяч в ворота. Еще несколько людей – эти были в штатском – вихрем ворвались в дом, откуда вскоре раздались истошные вопли.

Наш спаситель тем временем деловито связал пластиковыми стяжками двух еще не очухавшихся поляков, забил им кляпы в рот, и лишь потом посмотрел на нас. Он ухмыльнулся и сказал:

– Ну, что, «гиляровские», начитались «Трущоб Петербурга»[4]? И кому из вас в голову пришло побродить по Сенной? Вы бы еще в «Вяземскую лавру»[5] сунулись. Оттуда даже мы не смогли бы вас вытащить.

Мы понурили головы, а он продолжал читать нравоучения:

– Вам что, не говорили на инструктаже, что в подобные районы лучше не соваться?

– Да я же питерский, – пробормотал Вася. – Из этих самых мест.

– Из этих, да не из этих. Здесь не место для студентов.

– Так мы пойдем?

– А куда спешить-то? Посидите тут, расслабьтесь чуток.

– Мы что, арестованы?

– Вот уж делать нам нечего, арестовывать каких-то балбесов. Опросить вас надо будет, чтобы разобраться с этими поляками. Сами они на вас вышли, или их кто-то навел… Да и вообще, прогулки по подобным районам Питера придется временно отменить, после таких-то страстей-мордастей. Лучше уж вернетесь вместе с нами.

4 (16) октября 1854 года, вечер.

Санкт-Петербург. Елагин остров

Мейбел Эллисон Худ Катберт, она же Алла Ивановна.

Студентка и преподаватель Елагиноостровского Императорского университета

В дверь постучали. Так как я жила в особнячке, выделенном доктору Елене Викторовне Синицыной, декану медицинского факультета нашего университета, а также капитану медицинской службы Гвардейского Флотского экипажа, то это мог быть только один человек – моя радушная хозяйка, сама предложившая мне поселиться в ее доме, ведь «для меня одной места слишком много».

– Да, Леночка, – сказала я по-русски.

Та зашла ко мне в комнату и с улыбкой протянула мне листок бумаги с текстом по-английски, где было написано: