Читать книгу "На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции - Робер Очкур"

Чего лучше. Предчувствие не обмануло меня, я напал на след!

Но скоро наступило разочарование.

— Пятерку дала, — пояснила мне равнодушно Никитина, — али краденые?

— Другое-то разве несут к тебе? — сказал я. — Ну, вещи пока что пусть у тебя будут. Только не продавай их, а теперь скажи, кто тебе их принес?

Она подняла голову и спокойно ответила:

— А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю!

— Может, раньше что приносили?

— Нет! Это в первый раз.

— А в лицо запомнила?

Она покачала головой:

— И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да мне и в мысль не приходило разглядывать!

Я смущенно вздохнул.

— Ну, так пока что хоть вещи побереги!

Вот на это-то происшествие я и намекнул Келчевскому.

Несомненно, я напал на след; я знал это, но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. И все же я решил арестовать этих людей и стал их выслеживать.

В это время, пока я выслеживал свою дичь, двое надзирателей Нарвской части арестовали двух человек по подозрению.

4 января 1857 года, вечером, шли они по Обводному каналу и вдруг слышат, как двое мужчин рядят извозчика к Калинкину мосту и говорят ему:

— Только вези нас беспременно через погорелые места!

Слова эти показались полицейским подозрительными, и они арестовали обоих мужчин.

Прач возликовал.

— Самих убийц за ворот ухватили! — говорил он, пыхтя от волнения.

Но мужчины оказались сапожным подмастерьем и сидельцем из лавки, которые ехали к знакомым женщинам.

— А наказывали мы через погорелые места ехать от храбрости. Сказывали, что там опасно, ну а мы как — ничего себе… слава Богу… — объяснили они, показывая кулаки.

И их отпустили. Прач выругал надзирателей и надулся, а тут, словно ему в упрек, седьмого числа я арестовал своих молодцов, обвиняя их в продаже тулупа и армяка.

Келчевский взялся их допросить.

Один из них, рыжий здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а другой любимским мещанином Иваном Григорьевым.

Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили.

Уперлись на этом, и конец.

Мы их посадили. Я занялся проверкой паспортов. Все оказалось в порядке.

Вызывали Никитину, и не знаю, боялась ли она очень, только не признала ни того, ни другого.

А между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что я передал ее и Келчевскому, и тот продолжал держать их в тюрьме.

Время шло.

Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, и Келчевский также безуспешно разговаривал с ними. Убийства с удушением повторялись.

Я уже падал духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь.

Я упоминал выше про шайку грабителей, оперировавшую в это же время в Петербурге. Она состояла из шести человек, и тому же Келчевскому поручено было производить по этому делу дознание.

Я никогда не упускал случая присутствовать при его беседах с преступниками, если у меня выпадало свободное время.

Он в свою очередь никогда не отказывал мне в этом, и должен сказать, что если впоследствии, уже будучи начальником сыскной полиции, я умел добиваться признания там, где мои помощники совершенно терялись, то этим я целиком обязан Келчевскому.

С десяти слов он умел поставить допрашиваемого в противоречие с самим собою, загоняя его совершенно, и у сбитого с толку добивался наконец правдивого рассказа.

Так и тут. Разоблачение шайки делалось быстро, роли каждого определялись тотчас, преступления устанавливались, вещи отыскивались.

В тот самый раз, о котором я рассказываю, он допрашивал Крюкина, старого рецидивиста. Окончив допрос, вдруг сказал ему:

— Плохо твое дело, я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам соответственно…

Лицо Крюки на оживилось надеждою.

— Как, ваше благородие?

— Где, с кем сидишь?

— Нас много. Восемь!

— А Иванов с тобой?

— Душитель-то?..

Я чуть не подпрыгнул от радости, но Келчевский сохранил полное спокойствие. Он кивнул и сказал:

— Он самый! Дознай у него, скольких он удушил и с кем…

Крюкин покачал головою.

— Трудно, ваше благородие! Дивствительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: как? А он выругался и говорит: я шутил.

— Ну, а ты узнай! — сказал ему Келчевский и отпустил его.

— Значит, наша правда! — воскликнул я, едва грабителя увели.

Келчевский засмеялся:

— Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем.

— Вызвать Иванова?

— Непременно!

И он тотчас написал приказ, чтобы ему отпустили из тюрьмы Иванова.

Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.

— Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Что, сидеть еще не надоело?

Этот допрос происходил 2 апреля, и, значит, Иванов сидел уже без малого три месяца.

Он передернул плечами.

— Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.

Келчевский покачал головою:

— Вряд ли. Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!

— Петров?! Ах, он… — воскликнул Иванов.

— Что Петров, — продолжал Келчевский, — ты и сам говоришь то же…

— Я?

— Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?..

— Брешут они. Ничего я такого не говорил.

— Позвать?

— Зовите. Я им в глаза наплюю…

— А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех, поверь, они дураки не будут — все на тебя наклепают. Благо уже сидишь, Петров-то все рассказал…

Иванов стал горячиться:

— Что рассказал-то? Что?

— Сказал, что вещи продавали…

— Ну, продавали, а еще что?