Читать книгу "Когда ад замерзнет - Алла Полянская"

И мне тогда впервые захотелось уехать, сменить пароли и явки и никогда больше не видеть никого из них.

Бойтесь своих желаний, граждане.

Я не ушла тогда, потому что любила родителей. Смешно, иррационально и тоже чисто инстинктивно, тем не менее я очень любила родителей, по большому счету я всегда и все делала, чтобы заслужить их одобрение. Просто они не замечали этого, считая такое положение вещей чем-то само собой разумеющимся. Со мной ведь не было проблем: я прилежно училась, примерно себя вела и всегда торчала дома, делая уроки или помогая маме по хозяйству.

А сестры тем временем плевали на учебу, бегали по танцулькам и вечеринкам, целовались с парнями. Мама регулярно пила успокоительное, ожидая их домой, но когда они приходили, пропахшие табачным дымом и духом полнейшей свободы, им всегда доставалось все внимание, которое родители могли дать детям. Мама откладывала в сторону свою живопись, свои дела и свою жизнь, внимательно выслушивала их личные драмы, а потом они с отцом обсуждали их, искали выход, ссорились, не соглашаясь — жизнь моих сестер полностью занимала их время и все эмоции.

А я… Ну, я-то всегда была в порядке. Как надоевшая настольная лампа, которую выбросить пока никак, потому что она идеально подходит к обоям. И лампа, конечно, не может ничего чувствовать. Она просто вещь, привычная — но вещь, и когда поменяются обои, от нее, наконец, можно будет избавиться.

Я поняла это в тот день, когда Лизка родила. Смотрела на папу, который пытался осознать факт, что настольная лампа тоже обладает чувствами, и это совершенно не укладывалось в его голове, а я смотрела на него и думала: я тупая. Они правы в этом, я ужасно тупая, потому что лишь полная тупица способна любить людей, даже не считающих ее человеком — не то что равным им человеком, а вообще.

Но я не могла заставить себя оборвать с ними связи. Ну, я тупая, что ж.

Младенец женского пола занял все пространство нашего дома. Не смог вплеснуться только в мою комнату, потому что она была всегда закрыта для посещений. Но остальная часть дома была завалена какими-то младенческими девайсами, в коридоре устроилась коляска, на улице постоянно сушились какие-то вещи. Они было попытались сунуться с этим младенцем и ко мне — ну, типа, твоя очередь нянчить! — но тут уж нет. Впервые в жизни я не повелась на это «будь умнее, уступи сестре!».

Хватит, науступалась.

Чтоб вы понимали, маленькая дрянь орала день и ночь. Я купила себе в аптеке беруши, но чаще надевала наушники и слушала музыку или фильмы. Именно тогда у меня появилась привычка нырять в другой мир, просто надев наушники. Виталик все-таки смог показать мне музыку, и со временем я даже поняла, что мне нравится, а что нет. И я слушала музыку или смотрела фильмы, в то время как остальные домочадцы ходили с опухшими от недосыпа глазами, и это было понятно, они все по очереди нянчили младенца. Виталик уже не пел под гитару и не смотрел на Лизку восторженными глазами, а однажды утром, когда я пила чай на кухне, вдруг вошел туда, а ведь по негласному правилу никто не входил, когда я утром пила чай, но Виталику же правила не писаны, они вообще в нашем доме были писаны исключительно для меня, так что он явился туда, уселся на табурет — уж не знаю, что он нашел в рассматривании моей спины, но ни с того ни с сего сказал: это оказалось совершенно не так, как я думал.

Не знаю, что он хотел услышать в ответ, я промолчала.

А потом, спустя несколько дней, я случайно увидела его с какой-то девкой. В кафе. Они пили коктейли, смеялись, Виталик нежно касался ее руки и был совсем такой же, как раньше. Когда-то, когда мы только познакомились, и кудри обрамляли его лицо совсем так же. И даже тень недосыпа не портила его.

Он снова ощущал себя свободным, и я видела, что он по-настоящему счастлив, впервые за долгое время, потому что ни к каким обязательствам он был не готов, а уж тем более он был не готов к суровым будням, в которых есть издерганная Лизка — а она-то и в обычном состоянии не подарок — и вечно орущий ребенок, трижды ему ненужный, потому что мешает жить и спать. И вообще, какая страсть и романтика, когда жена в халате, на который срыгнул младенец, и она оказалась совсем никакая не фея, не маленький хрупкий эльф, а так, обычная баба — тощая, мелкая, скучная и склочная, с тонким визгливым голоском и злокозненным характером.

И он тогда решил пожаловаться мне — а когда я своим слоновьим равнодушием растоптала все эти его души прекрасные порывы, он не растерялся и нашел себе кого-то вне нашего перенаселенного дома. Кого-то, кто понял его, пожалел, оценил, восхитился его тонкостью и нерастраченностью. Неутратой себя и прочими такими материями.

Плавали, знаем.

И я помню, как стояла и смотрела на него сквозь витрину кафе, и думала, что они с Лизкой вполне стоят друг друга, а вот меня он не стоил. И, конечно же, Лизкиной вины это ни секунды не умаляет, но то, что меня от него боги отвели, так это уж точно. Просто можно было это сделать как-то не так.

Впрочем, я сейчас думаю, что мне тогда преподали главный в жизни урок: никому нельзя доверять. И я думала, что усвоила его.

А оказалось, что нет.

И как вот это все уместить в рамки полицейского протокола, я не знаю, но это не моя проблема.

3

Знаете, чем хороши кладбища?

Здесь тихо и со всеми все ясно. И самое смешное то, что всем хватает места, даже если класть по двое, а то и по трое в одну могилу, граждане сто пудов не поссорятся.

Памятник самый простой — ну, не стала бы я тратиться на что-то получше, а совсем не поставить тоже вроде как нехорошо. Это у родителей отличный памятник, тут я постаралась, хотя предпочла бы, чтобы они оставались живы и здоровы… Нет, я согласилась бы даже на просто живы, но вышло то, что вышло, и ничего уже не исправить. И я нашла ребят, которые сделали отличный памятник — плачущий ангел. Когда-то мама говорила, что все наши кладбища — кошмарное убожество, они тогда побывали в Новом Орлеане, и тамошний город мертвых мама фотографировала погонными километрами, хотя как по мне, то все эти семейные усыпальницы — просто жуть на лапках. Тем не менее я нашла фирму, делающую этих ангелов. Мама была права, наши кладбища — убожество, но у нее все в этом вопросе хорошо… если считать за «хорошо» могилу с ангелом.

Ну а Виталик никакого ангела не заслужил. Я и сама не знаю, зачем потратилась на памятник для него. Возможно, потому, что от его тупой башки почти ничего не осталось, а я еще помню его лицо в свете фонарей — когда-то летом, в парке, сто лет назад, когда я смотрела на него и думала: он самый лучший и он мой.

Лучше бы я кота завела.

Так что у Виталика никаких изысков в виде ангелов и прочего кладбищенского гламура, просто прямоугольная плита, на которой закреплена овальная эмаль-фотография и выбиты буквы и цифры, а справа выгравирована гитара со сломанным грифом.

Ченцов Виталий Андреевич.

Гад, предатель и вечный подросток с гитарой, безмозглый и беззащитный в своей всепоглощающей бестолковости, записной волокита и бесстыжая морда. Правда, с мордой у него теперь проблемы, выстрел из дробовика прямо в голову прервал его карьеру ловеласа, хоронили его в закрытом гробу, но червям это безразлично, я думаю.