Читать книгу "Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон"

Нет, пожалуй, это выглядело маловероятным.

– Скорее всего, она его забыла. Слишком торопилась сегодня утром.

– Я должна обзвонить ее подружек, – сказала Ульрика. – Это так на нее не похоже.

– Может, все же подождать?

Я начал говорить о том, что мы слишком избалованы современной техникой и постоянной доступностью – привыкли к тому, что всегда можно выяснить, где находится наша дочь. Строго говоря, нет никаких причин накручивать себя.

– Наверняка она скоро явится домой, – сказал я.

Однако внутри все сжалось. Когда у тебя есть дети, ты никогда не можешь расслабиться.

Ульрика ушла наверх по скрипучей лестнице, а я отправился в постирочную. Как правило, этим занимается Ульрика, – возможно, это напоминает старомодное распределение домашних обязанностей, но на самом деле мы это никогда не обсуждали, просто так сложилось. Кухня была моим царством, постирочная комната – Ульрики.

Несмотря на это, я пошел туда. Случайностей не бывает. Открыв люк стиральной машины, я достал влажные вещи. Темные джинсы, которые мне пришлось вывернуть, чтобы убедиться, что они принадлежат Стелле. Черную майку, тоже принадлежащую Стелле. И белую блузку с цветком на нагрудном кармане, которую она буквально не снимала этим летом. Держа блузку одной рукой, второй я искал вешалку. Тут-то мне и бросилось в глаза, что что-то не так.

Любимая блузка Стеллы. Правый рукав и перед были покрыты темными пятнами.

Подняв глаза к потолку, я беззвучно прочел молитву. Но в душе я знал – Бог не имеет ко всему этому никакого отношения.

6

Много раз за все эти годы я встречался с теми, кто по недоразумению считает, будто моя вера автоматически предполагает наличие своего рода детерминизма, словно моя свободная воля ограничена Господом. Трудно найти более ошибочное суждение. Я верую в человека, созданного по образу и подобию Божьему. Верую в человека.

Порой, встречая людей, которые утверждают, что не верят в Бога, я спрашиваю их – в какого именно Бога они не верят? Обычно они описывают Бога, в которого я тоже не верю.

Свою веру мне пришлось объяснять и Стелле. В один прекрасный день она спросила меня, действительно ли я считаю, что мы с Ульрикой были предназначены друг для друга. В школе кто-то сказал, что Библия запрещает разводы.

– Папа, разве на свете существует один-единственный человек, который для тебя предназначен?

Мы сидели на краю кровати в ее комнате. На ней была пижама с изображением кукол Братц, которыми она в то время увлекалась.

– Нет, это было бы ужасно. Тогда пришлось бы потратить всю жизнь на поиски этого единственного человека.

Стелла сглотнула. От напряженных размышлений ее бровки нахмурились.

– Так вместо мамы мог бы быть кто угодно?

– Вовсе нет. На свете мало вещей, которые либо черные, либо белые. Обычно мы живем среди серых оттенков.

– Серый цвет такой скучный.

– Но ведь это не так. Серый цвет удивительный.

Стелла посмотрела на меня своими большими светлыми глазами, забралась в постель и натянула пахнувшее свежестью одеяло до самого подбородка.

– Натти-натти[4], папа, – прошептала она.

Найти человека, который для тебя предназначен, – от этого голова идет кругом. Для меня не существует более явного свидетельства бытия Господа. Однако это не исключает того, что есть и другие люди, с которыми ты мог бы быть счастлив.

Мы с Ульрикой встретились в молодости, и с тех пор альтернативы не существовало. В Лунде мы оба были новичками. Поскольку мною владела наивная мечта стать актером, я стал участвовать в капустниках студенческого клуба Вермланда, а ближе к зиме там появилась Ульрика. Она была из тех, кто заметен, хотя и не стремится к этому, – сияет, не ослепляя.

Пока я боролся с прыщами и своим акцентом, выдававшим, что я родом из Блекинге, Ульрика блистала в любой студенческой компании. Я расклеивал по всему городу плакаты с надписью «Нет Европейскому союзу, нет мосту»[5], а тем временем Ульрика стала заместителем председателя студенческого клуба и сдала все зачеты по юриспруденции.

Когда под конец года мы оказались на одной вечеринке, я собрался с духом и заговорил с ней. К моему удивлению, Ульрике, похоже, понравилась моя компания. Вскоре мы начали общаться постоянно. Могли разговаривать часами. У нас были различные взгляды на все – от книг и музыки до международной политики, но нам обоим нравилось вести споры, а в конце мы почти всегда приходили к согласию – хотя бы в том, что у каждого свои взгляды и это вполне нормально.

– Не понимаю, почему ты хочешь стать пастором, – заявила она мне еще в первый вечер. – Ты мог бы быть психологом, или социологом, или…

– Или пастором.

– Но почему?

Ульрика посмотрела на меня так, словно я добровольно попросил ампутировать себе здоровую часть тела.

– Ты из Смоланда, верно? У тебя это в крови?

– Я из Блекинге, – рассмеялся я. – И мои родители не имеют к этому никакого отношения. Помимо того, что они отдали меня в воскресную школу. Но сделали это скорее ради пары свободных часов.

Единственный раз, когда я услышал, что мой брат обратился к Богу, – это когда заболел наш отец. Семья у меня была не религиозная и не атеистическая. У моих близких отсутствовало какое-либо отношение к религии, что так характерно для нашей секулярной эпохи. О Боге вспоминают лишь тогда, когда он зачем-то понадобился.

– Я был стопроцентным атеистом, пока не поступил в гимназию. Одно время я даже входил в организацию «Революционная молодежь», цитировал Маркса и мечтал упразднить всякую религию. Но из догм с возрастом вырастаешь. Со временем разные религиозные мировоззрения стали вызывать у меня все большее любопытство.

Мне нравилось, как Ульрика разглядывает меня – словно я загадка, которую она хочет разгадать.

– А потом кое-что случилось, – сказал я. – На последнем курсе гимназии.

– Что?

– Я возвращался домой из библиотеки, когда услышал, как кричит женщина. Она стояла на краю причала, подскакивала, махала руками. Я кинулся туда. – Ульрика подалась вперед. Я рассказывал, видя перед собой эту сцену. – Ее дочь упала в холодную воду. Еще двое детей стояли рядом с ней на причале и тоже кричали. Подумать я не успел. Кинулся в воду.

Ульрика охнула, но я покачал головой. Я вовсе не собирался изображать из себя героя.

– И тогда что-то произошло. В тот момент, когда мое тело рассекло воду. Я не понял, что это было, но теперь я знаю. Это был Бог. Я почувствовал его.