Читать книгу "Сладкие черные волны - Кристина Перес"

Это казалось правдоподобным. Пираты Кернывака были грозой для всех мореплавателей северных морей, включая корабли собственного королевства.

– Твои соотечественники заносчивы, – сказала она.

Тантрис остановился. Бранвен пошатнулась вперед, затем повернулась.

– Не все кернывмены любят кровопролитие, Эмер, – сказал он.

Ледяные колючки стыда кольнули грудь Бренвен, пока она не вспомнила, что ей все равно, обидит ли она своего смертного врага.

– Что же они любят, кернывман? – захотела узнать она.

– Поэзию, – и он нескромно подмигнул ей.

Тьфу. Этот Тантрис едва мог стоять, и все же пытался очаровывать.

– Поэзию? – повторила Бранвен.

– Полагаю, что не могу говорить за всех кернывменов, но у меня есть слабость к стихам.

Она бросила на него непроницаемый взгляд.

– Вот как? Прочти мне одно из твоих любимых стихотворений.

– Ты многого просишь у человека с раной от меча, который только что вернулся из мертвых.

– Если ты не можешь прочесть даже одного стиха, как я узнаю, что ты действительно поэт, а не пират?

Они приблизились ко входу в пещеру, и под ложечкой у Бранвен заныло от нового страха. Была ли она такой безрассудной, чтобы остаться наедине с этим мужчиной? Конечно, лиса не хотела, чтобы она спасала обыкновенного пирата. Но почему, почему она последовала совету лисицы? Лисицы!

Тяжело дыша, Тантрис сказал:

– Полагаю, это наименьшее, что могу сделать для девы, спасшей меня из моря.

– Возможно. – Хотя, если быть справедливой, кернывман едва говорил и выглядел совсем плохо.

– Одаи эти ама, – начал он, его голос возвысился и катился, как волны, а Бранвен мысленно возблагодарила своих наставников за уроки языка Аквиланской империи.

– «Я ненавижу, но люблю», – прошептала девушка едва слышно.

Тантрис взглянул на нее, ошеломленный:

– Ты говоришь по-аквилански?

Бранвен застыла. По-аквилански говорили дворяне на южном континенте, на Западных островах Альбиона и Ивериу, а также на севере стран Скайна. Если Тантрис выступал при дворах правителей, у него были основания изучать этот язык. А вот простолюдинке, которой она представилась, это не требовалось.

– Только немного, – сказала Бранвен, прикусив язык. Разве можно притворяться так глупо, как она!

Он кивнул.

– Я ненавижу, но люблю, – снова начал Тантрис по-иверникски, поверив в ее обман. Бранвен вздохнула. – Темно на рассвете, светло в полуночи, – продолжил он сначала по-аквилански, но когда девушка сделала вид, что не понимает, вновь перешел на ее язык. – Огонь, ошеломляющий, дождь, что горит. – Поэт быстро взглянул на нее. – Эта любовь, которую я ненавижу и ненавижу, потому что люблю.

Тантрис прижался лицом к ее руке, его губы опасно сомкнулись. Грудь Бранвен переполняли чувства, она застыла, охваченная волнением, граничащим с паникой. Она должна оттолкнуть его – она, действительно, должна. Поэт рядом с ней пошатнулся.

– Эмер… – Вместо того чтобы продолжить, Тантрис рухнул на песок.

Бранвен вздохнула и с огромным усилием отвела кернывмана в свое укрытие. В свое секретное место. Место, которым она никогда не делилась ни с кем.

По стенам пещеры переливался багровый свет. Заходящие лучи делали полубессознательного поэта еще более привлекательным, золотя его бронзовую кожу. Большинство изуверов Кернывака, которые грабили берега Иверники, были бледны, как сама Бранвен. Семья Тантриса, должно быть, иммигрировала в Керныв из другого места, некогда входившего в состав Аквиланской империи, которая владела Альбионом несколько поколений назад. Возможно, так он узнал эти стихи?

Она заметила крошечный шрам над правой бровью менестреля и нашла его обезоруживающе привлекательным.

«Он – мой враг, – напомнила себе девушка. – Неважно, какого цвета у него кожа. Он – мой враг».

Тантрис мог быть поэтом, а не пиратом, но его соплеменники убили ее родителей. Даже если его предки – выходцы с побережья Аквиланского моря, поэт был кернывманом. Его обаяние доказывало это.

Пока Бранвен спорила с собой, густые ресницы Тантриса затрепетали. Он посмотрел ей в лицо и улыбнулся.

Не реагируя на это, она сказала:

– Ты должен считать себя счастливчиком, Тантрис. Тебе повезло, что я не знала, что ты из Кернывака.

Королева Эсильта всегда говорила, что целители не могут выбирать своих пациентов. Древние были готовы исцелить того, кто встречался на их пути, будь они ворами или князьями. Станет ли королева распространять это правило и на кернывмена?

– Это было больше, чем удача, Эмер, – то, что привело меня к тебе. – Его голос звучал так уверенно, что Бранвен захотелось с ним поделиться. «Лиса, – хотела сказать она. – Это лиса привела меня к тебе».

До сего дня она убеждала себя, что лиса – просто плод ее воображения и горя. До сегодняшнего дня Бранвен думала, что Другой мир – это небылица, а Древние – не больше, чем лживые надежды. Но после сегодняшних событий…

Стиснув губы, она оторвала полоску ткани от своей нижней рубахи. Нет, это не тот предмет, который ей хотелось обсудить, и тем более с Тантрисом.

– Что ты делаешь, моя госпожа? – спросил он.

Она рассмеялась из-за намека на скандал в его голосе.

– Я собираюсь перевязать твою рану, – ответила она. Звук разрываемой ткани заполнил пространство между ними. Хорошо было сосредоточиться на чем-то практическом, а не на его глазах. Помогать этому человеку Бранвен заставлял долг, но не симпатия.

– Мне жаль, что она мокрая, – сказала она ему. – Это только временно. Я вернусь позже с моими снадобьями.

Прилив до утра не наступит, а она вернется раньше.

Он коснулся ее руки, и Бранвен покраснела. Она сражалась со своим смущением.

– Так ты целительница? – изумленно спросил он.

– Скорее, ученица.

Настоящей целительницей была королева Эсильта, Бранвен же еще многое предстояло узнать.

Тантрис попытался приподняться, опираясь на локти, но он был слишком слаб.

– Эмер, мой спасительница из Другого мира.

Бранвен закатила глаза:

– Я не из Другого мира.

Но она тут же задалась вопросом: почему Другой мир позаботился об этом кернывмане, а не о ее родителях?

Тантрис потянулся к Бранвен и намотал ее локон на свой указательный палец. Она отстранилась, хотя часть ее хотела приблизиться.

– Ты послана Другим миром, – сказал Тантрис, – и я не слышу других.

Его улыбка превратилась в гримасу, когда он рассмеялся. А еще через несколько секунд он уже ничего не слышал.