Читать книгу "Ветряные мельницы надежды - Кэтрин Райан Хайд"

И я представления не имел, что мне теперь делать.

Нельзя же перейти в ее вагон… Или можно? Разве можно?

В ушах звенело, я застыл каменным истуканом и не смог бы шевельнуться, сколько б ни старался.

Она все смотрела на меня, а я продолжал смотреть на нее, но страху во мне на тот момент было больше, чем каких-то других чувств. Если уж начистоту, то я вообще ничего больше не чувствовал. Я превратился в один сплошной страх.

Все это было до того пугающе, что я долго не выдержал бы. Надо было прекратить этот ужас каким угодно способом. Как-то выйти из ступора. Еще минута — и я бы рухнул, точно вам говорю.

Короче, я сделал единственное, на что был в тот миг способен. Вернулся к своему месту и сел.

В голове такая каша из мыслей бурлила, что словами не описать. Представления не имею, о чем я тогда думал. Мысли шли лавиной, слой за слоем, перекрывая друг друга. Голову сломаешь, а ни за что не выудишь хоть одну понятную…

Я невольно то и дело косился на дверь в соседний вагон. И не зря! Где-то через минуту дверь открылась и она вошла. Глянула на меня, но только один раз. Быстрый такой взгляд бросила — и села напротив. Точнее, на противоположный ряд, сиденья за два от моего.

Потом она снова посмотрела на меня и улыбнулась. Я постарался ответить улыбкой, но уж не знаю, на кого в этот момент смахивал. Очень надеюсь, что больше мне никогда в жизни не придется вспоминать, как улыбаться. Я обратил внимание, что тень у нее на щеке стала больше похожа на обычный синяк, который со временем из темного стал желтовато-зеленым.

Ни единая из частей моего тела не хотела подчиняться сознанию. Я вроде только на свет народился: совершенно не помнил, куда нужно девать ноги, когда сидишь, или что делать с руками. Я не знал, куда можно смотреть, а куда смотреть не следует. Мозги вели себя, как пес, гоняющийся за собственным хвостом, и я не понимал, как эту карусель остановить.

Сколько мы так проехали? Лично мне казалось — много-много часов… нет, много-много дней. И все это время я жутко мучился. В смысле — мне было по-настоящему больно. Могу вспомнить только одну более-менее связную мысль: меня поражало, почему я так стремился к этой встрече, так о ней мечтал, если теперь мне невыносимо больно. Я почти жалел, что не остался дома.

Я мог бы поклясться, что мои страдания длились несколько суток, прежде чем поезд затормозил на «Хантс-Пойнт-авеню» в Бронксе. Единственный пассажир — кроме нас с ней — здесь вышел. И больше никто в вагон не сел. Думаю, шел второй час ночи, хотя на часы я не смотрел.

Она снова подняла на меня взгляд и снова улыбнулась. Кажется, на этот раз ответная улыбка мне удалась. У меня было время на подготовку.

— Привет, — сказала она.

Конечно, я тоже сказал: «Привет», но до чего же жалко это прозвучало. Словно у меня все еще ломался голос.

Еще часа два мы катались под землей из одного конца города в другой. Я даже вспомнил, как дышать, хотя мне по-прежнему приходилось включать мозги для каждого вдоха и выдоха.

Без десяти два поезд в очередной раз подъехал к «Юнион-сквер». Она встала, посмотрела на меня, улыбнулась:

— Может быть, завтра опять встретимся. — И вышла.

За миг до того, как двери закрылись, она оглянулась. Улыбка с ее лица исчезла. Я посмотрел ей прямо в глаза. Она вроде подняла жалюзи и позволила мне увидеть свой дом — себя. По крайней мере, одну из комнат этого дома.

Печаль. И тревога. Вот что я увидел.

Она была в беде.

2 МАРИЯ. В беде

Следующий день не задался с самого утра. И скорее всего, Карл ошибся в причинах.

Он сказал, проблема в том, что я его не разбудила, когда вернулась, и не отправила в кровать. Он уснул, сидя на диване, в обнимку с Си Джеем. Оба так сладко спали, что у меня рука не поднялась их будить.

К тому же с Карлом никогда не знаешь, чего ждать. Вообще-то по выходным, когда над ним работа не висит, он мирный. Но я все же стараюсь не искушать судьбу.

А утром, пока я готовила кофе и яичницу с беконом на тостах — любимый завтрак Карла, — он появился на кухне. В очень плохом настроении. Да что там — он был злой как черт. Большая редкость, между прочим. Нет, правда. Чтобы Карл проснулся в плохом настроении? Такого почти никогда не бывало. С ним трудно, когда он уставший, а с утра у нас обычно все в порядке.

— Ты почему меня не разбудила? — начал он прямо с порога. — Шею скрючило! И спину!

— Прости, — сказала я. — Тебе вроде удобно было.

— Черта с два мне было удобно! Совсем наоборот. Все тело ломит. Как я теперь буду работать? И с чего ты взяла, что мне удобно? Проспать всю ночь, сидя на диване!

— Прости. Я не подумала… Прости.

Он шагнул ко мне и встал рядом. Почти вплотную. Плохой знак.

И тут произошло странное: я вспомнила мальчика из подземки. Почему? Представления не имею. Абсолютно не собиралась о нем думать, тем более — в такое неподходящее время. И откуда он только взялся в моих мыслях?

Однако взялся вот… Без моего желания и разрешения. Будто мое сознание попыталось улизнуть, вернуться в прошлое, когда между мной и тем парнем протянулась ниточка. Когда мы смотрели друг на друга и улыбались. Когда мне было совсем не страшно. Видно, я нечаянно вспомнила, как это бывает — когда совсем-совсем не страшно.

— Что это с тобой сегодня? — спросил Карл.

Я сказала:

— Ты о чем? Не понимаю.

Но я его поняла. И он это знал.

— Какая-то ты… другая.

— Ничего не другая. Обыкновенная.

Вот когда я допустила промашку. Большую. Я оторвала от него взгляд. Увела глаза в сторону, словно нарочно, чтобы он не заглянул в них и не обнаружил обман. А я ужас как боялась, что так оно и вышло бы.

В такие моменты обычно не знаешь, как и поступить. По-любому плохо. Смотреть в глаза опасно. Отвернуться, наверное, еще хуже. По мнению Карла.

Не надо мне было говорить с тем парнем. Это уж перебор. Где были мои мозги? Как мне в голову пришло обещать мальчику, что мы с ним опять встретимся? Пусть даже и «может, опять встретимся»? Ну я и вляпалась. В жизни ведь такого не делала. Ничего похожего. Так почему сейчас позволила себе то, на что не имела права?

Да разве можно что-то купить — и рассчитывать, что платить не придется?

Вдобавок я ж ничего не могу утаить от Карла. Он всегда знает правду.

Я вам должна кое-что сообщить про Карла. Он меня никогда не бил. За семь лет, что мы с ним прожили, ни разу такого не было, чтоб он набросился на меня с кулаками.

Даже когда он бесится — а такое не редкость, — то всего лишь хватает меня за руки. Обычно за предплечья. Правда, сжимает очень сильно, чересчур сильно, но он ведь этого не понимает, потому как занят тем, что бесится, и ему не до моей боли. У меня синяки на руках запросто появляются, но, думаю, это не его вина. Я говорю, что мне больно, — и он меня отпускает. Только обязательно отпихнет.