Читать книгу "Последний ребенок - Джон Харт"

– Поехали.

Детектив выбрался из полицейской машины без опознавательных знаков. Джонни открыл правую дверцу, пристегнулся и затих, а коп сел за руль. Некоторое время оба молчали и не двигались.

– Я переживаю за твою сестру, – сказал наконец Хант. – И очень сожалею, что не могу вернуть ее домой. Ты ведь понимаешь, да?

Сжав на коленях кулаки, Джонни упрямо смотрел прямо перед собой. Солнце уже выскользнуло из-за деревьев и теперь гнало жар через ветровое стекло.

– Можешь что-то сказать? – спросил детектив.

Джонни повернулся.

– Вчера был год, – произнес он бесстрастным голосом и подумал, что получилось тихо и неубедительно. – Это вы знаете?

Полицейский неловко замялся.

– Да, знаю.

Джонни отвернулся.

– Может, просто поедем? Пожалуйста.

Мотор заработал, мимо окна проплыла сизая дымка.

– Ладно, – сказал Хант и переключил передачу. – Ладно.

Через город ехали молча. От копа пахло мылом и машинным маслом, и еще, может быть, впитавшимся в одежду сигаретным дымом. Машину детектив вел так, как это делал отец Джонни, быстро и уверенно, глядя на дорогу и в зеркало заднего вида. Подъезжая к дому, Хант насупился, на скулах обозначились желваки, а Джонни вспомнил, как он сказал, что приведет Алиссу домой. Пообещал. Ровно год назад.

На подъездной дорожке их уже ждала патрульная машина. Джонни выбрался из универсала и открыл багажник, где лежали пакеты.

– Могу помочь, – предложил Хант.

Джонни посмотрел на него. Что ему нужно? Он же ее потерял.

– Я сам.

Не сводя глаз с мальчика, детектив подождал еще, а когда стало ясно, что тому нечего больше сказать, коротко кивнул.

– Ну пока.

Коп сел в машину, а Джонни, держа в руках пакеты, остался на месте. Хант помахал на прощание – он не ответил, но, стоя на пыльной дорожке, провожал машину взглядом, пока она не поднялась на холм, а потом скрылась из виду. Он подождал еще и, только когда сердце успокоилось, понес пакеты в дом.

* * *

Сложенные на столе покупки выглядели жалким холмиком, но холмиком со знаменем победы. Джонни убрал все на место, поставил кофе и разбил на сковородку одно яйцо. Голубой огонек разбежался по железному кругу, и белок потерял прозрачность. Он осторожно перевернул яйцо, потом переложил на бумажную тарелку. Зазвонил телефон. Джонни потянулся за салфеткой и, узнав номер на определителе, взял трубку еще до второго звонка. Мальчишеский голос на другом конце звучал шероховато. Пареньку тоже было тринадцать, но он курил и пил, как взрослый.

– Пропускаешь сегодня? Давай пропустим.

Джонни выглянул в коридор.

– Привет, Джек.

– Присматривал домишки на западной стороне. Дурной район. Не, точно. Там полно бывших зэков. Смысл есть, если подумать.

Старая песня. Джек знал, чем занимается Джонни, когда прогуливает школу и смывается вечером из дома. И он хотел помочь – отчасти потому, что был хорошим парнем, и отчасти потому, что был плохим.

– Это тебе не игра, – сказал Джонни.

– Сам знаешь, что говорят про дареного коня. Предлагается бесплатная помощь. Такое не каждый день приваливает.

– Извини, Джек. – Джонни шумно выдохнул. – С утра всё не так.

– Мама?

Горло сдавило, и Джонни только кивнул. Джек был последним другом, единственным, кто не принимал его за фрика или жалкого бедолагу.

– Надо бы, наверное, пойти сегодня.

– А задание по истории? – напомнил Джек. – Ты сделал?

– Сдал на прошлой неделе.

– Вот дерьмо… Что, правда? А я так и не брался еще.

Джек всегда опаздывал, и учителя всегда смотрели на это сквозь пальцы. Мама Джонни однажды назвала его плутом, и это определение подходило ему как нельзя лучше. Он воровал сигареты из учительской и прилизывал волосы по пятницам. Пил больше любого подростка и врал как профессиональный лжец. Но Джек умел хранить секреты, держал слово и мог, если надо, прикрыть. Он был приятен в общении, искренен, если сам того хотел, и в какой-то момент Джонни даже приободрился, но утро с его проблемами навалилось снова.

Детектив Хант.

Стопка замусоленных бумажек у кровати матери.

– Надо идти.

– Так что, сорвешься с уроков?

– Надо идти, – повторил Джонни и положил трубку. Обидел друга, но по-другому не мог.

Он взял тарелку, сел на крыльце и съел яичницу с тремя кусочками хлеба и стаканом молока, а когда закончил, понял, что не наелся. Но до ланча оставалось всего-то четыре с половиной часа. Можно и подождать.

Добавив в молоко кофе, Джонни снова прошел по коридору к комнате матери. Аспирина на столе не было, воды в стакане тоже. Волосы соскользнули с лица, и на глазах лежала полоска солнечного света. Джонни поставил кружку на стол и открыл окно. С затененной стороны дома хлынул прохладный воздух. Джонни посмотрел на мать. Она выглядела бледнее, утомленнее, моложе и потеряннее. Так и не проснулась, чтобы выпить кофе. Но все равно, пусть стоит. На всякий случай. Чтобы знала.

Джонни уже повернулся к двери, но мать застонала во сне и задергалась. Пробормотала что-то невнятное, дрыгнула ногами, заметалась и вдруг села – в распахнутых глазах ужас.

– Господи! Господи!

Джонни стоял перед ней, но она не видела его. То, что напугало ее, не ушло. Он наклонился, сказал, что это только сон, и она как будто узнала его.

– Алисса… – Имя прозвучало вопросом.

Джонни чувствовал – грядет буря.

– Это Джонни, – сказал он.

– Джонни? – Она моргнула, и тут день догнал ее. Отчаяние сомкнуло веки, рука упала, и она свалилась на постель.

Джонни подождал несколько секунд, но мать так и не открыла глаза.

– Ты в порядке? – спросил он наконец.

– Сон… плохой…

– Есть кофе. Хочешь позавтракать?

– К черту. – Она отбросила одеяло и вышла из комнаты. Не оглянулась. В ванной хлопнула дверь.

Джонни вышел и сел на крыльцо. Через пять минут на пыльной обочине остановился школьный автобус. Джонни не поднялся, не сдвинулся с места. Автобус постоял и покатил дальше.

* * *

Прошел почти час, прежде чем она оделась и нашла его на крыльце. Опустилась рядом, обхватила тонкими руками колени. Попытка улыбнуться закончилась жалким ничем, а ведь когда-то – Джонни помнил – ее улыбка освещала всю комнату.

– Извини. – Мать толкнула его в плечо. Он посмотрел на дорогу. Она снова толкнула его. – Извини. Ты же знаешь…

Джонни не знал, что сказать, не мог объяснить, каково это – знать, что ей больно смотреть на него. Он пожал плечами.