Читать книгу "Дети крови и костей - Томи Адейеми"

– Это не палка, а оружие, – кричу я в ответ. – И я не бросала его. Он заснул, ему нужно было отдохнуть, а я и так оставалась с ним всю неделю…

– Потому что я был с ним всю прошлую! – Тзайн ловко перепрыгивает через ползущего по дорожке малыша, демонстрируя отличную физическую форму. Юная косиданка улыбается, видя, как он проносится мимо, в надежде, что кокетливый взмах рукой его остановит. Даже сейчас деревенских тянет к Тзайну, словно магнитом. Мне же, наоборот, нет нужды отталкивать людей с дороги – стоит им увидеть белые волосы, и они бегут от меня, как от чумы.

– До оришанских игр осталась всего пара лун, – продолжает Тзайн. – Ты знаешь, что для нас значит выиграть эти деньги. Пока я тренируюсь, ты остаешься с папой. Что из этого тебе трудно понять? Проклятье!

Тзайн резко останавливается перед плавучим рынком в центре Илорин.

Окруженный прямоугольными мостками, он полон деревенских. Они торгуют с бортов круглых лодок, которые сделаны из кокосовой пальмы. До открытия дневной ярмарки можно было пробежать по ночному мосту к нашему дому в рыбацком районе. Но сегодня торговать начали рано, и моста нигде нет. Нам предстоит долгий путь.

Как всегда атлетичный, Тзайн срывается с места, несется по мосту вокруг рынка, чтобы скорей добраться до отца. Я бегу за ним, но останавливаюсь, увидев лодки.

Торговцы и рыбаки заключают сделки, меняя свежие фрукты на лучший дневной улов. В хорошие времена торговля идет гладко – каждый готов немного уступить и помочь другому. Но сейчас все спорят, требуя бронзы и серебра, а не рыбы и обещаний.

Налоги…

Мерзкое лицо стражника снова встает у меня перед глазами, а при воспоминании о его хватке бедро обжигает огнем. Это подстегивает меня, и я прыгаю в первую лодку.

– Осторожнее, Зели! – кричит Кана, деревенская садовница, придерживая свои драгоценные фрукты. Она поправляет тюрбан и ругается, когда я прыгаю на борт следующей лодки, полной синей опахи.

– Простите!

Выкрикивая одно извинение за другим, я прыгаю с лодки на лодку, как красноносая лягушка. Приземляюсь на настил в рыбацком районе и тут же несусь дальше, наслаждаясь тем, как пружинят под ногами деревянные доски. Я бегу вперед, не дожидаясь брата – нужно успеть к папе первой. Если все плохо, надо предупредить брата.

Если папа мертв…

От этой мысли ноги наливаются свинцом. Нет, не может быть. День только начался, так что нужно успеть взять лодку и выйти в море. Но когда мы вытянем сети, наверняка время первого улова пройдет. Кто отругает меня, если папы нет?

Вспоминаю его, спящего в пустой ахэре, перед моим уходом. Уже тогда папа казался измученным, как будто даже самый долгий сон не мог его исцелить. Я надеялась, что он не проснется до моего возвращения, но должна была понимать: в тишине его мучили боль и скорбь.

А еще я…

И мои глупые ошибки.

При виде толпы, собравшейся возле нашей ахэре, я резко останавливаюсь. Люди загораживают океан, крича и указывая на что-то, чего я не вижу. Прежде, чем успеваю протолкнуться вперед, Тзайн протискивается сквозь толпу, освобождая нам путь. Мое сердце замирает.

В океане, далеко от берега, тонет человек. Его темные волосы появляются над водой каждый раз, когда он пытается удержаться на плаву. Сильные волны накатывают на беднягу, снова и снова погружая его в воду. Человек зовет на помощь слабым, надрывающимся голосом. Голосом, который я узнаю где угодно.

Голосом моего отца.

Два рыбака в кокосовых лодках приближаются к нему, гребя с бешеной скоростью, но волна с силой отталкивает их назад. Им ни за что не успеть вовремя.

– Нет! – кричу я в ужасе, когда новая волна накрывает папу. Жду, что он всплывет, но перед глазами только бушующее море. Мы опоздали.

Папа мертв.

Осознание, как посох, бьет в грудь. В голову. В сердце.

Внезапно весь воздух будто исчезает, и я забываю, как дышать.

Но, пока я пытаюсь удержаться на ногах, Тзайн действует: он ныряет в воду, рассекая волны, словно акула. Брат плывет, как никогда раньше, и через пару минут обгоняет лодки. Еще мгновение, и он там, где только что исчез папа. Тзайн ныряет.

Давай. Мою грудь сдавливает от напряжения: кажется, я чувствую, как хрустят ребра. Тзайн появляется на поверхности, но его руки пусты. Тела не видно.

Папы нет.

Задыхаясь, он ныряет вновь, на сей раз погружаясь глубже. Секунды ожидания превращаются в вечность. О боги…

Я могу потерять их обоих.

– Давай, – шепчу я снова, вглядываясь в волны, где исчезли папа и Тзайн. – Возвращайся.

Я уже говорила это однажды. В детстве видела, как папа вытащил моего брата из озера, освободив от водорослей, в которых тот запутался. Отец давил ему на грудь, но не мог заставить его дышать. Мама и ее магия спасли Тзайна. Она рисковала всем, нарушив божественные законы, пробуждая дремавшие в ее крови запретные силы. Она сплела заклятие для Тзайна, словно нить, вернув его к жизни магией, воскрешающей мертвых.

Я каждый день мечтаю, чтобы мама была жива, но сейчас – особенно сильно. Хочу, чтобы магия, струившаяся по ее жилам, наполнила и меня.

Хочу оживить Тзайна и папу.

– Пожалуйста, – несмотря на то, что шансов на спасение мало, я закрываю глаза и молюсь, прямо как в тот день. Если осталась хотя бы одна богиня, пусть она услышит меня.

– Пожалуйста! – слезы бегут у меня по щекам, огонек надежды теплится в груди. – Прошу, Ойя, не забирай их тоже…

Я открываю глаза и вижу, как Тзайн выбирается из воды, одной рукой обхватив папу за грудь. Когда отец начинает кашлять, из него выливается по меньшей мере литр жидкости, но он все еще с нами.

Он жив.

Я падаю на колени, сворачиваясь в клубок на деревянном настиле.

О боги…

Еще даже не середина дня, а я едва не погубила две жизни.

* * *

ШЕСТЬ МИНУТ.

Столько папа пробыл под водой.

Столько он боролся с течением и его легкие оставались без воздуха.

Пока мы молча сидим в нашей ахэре, я не могу выкинуть это число из головы. По тому, как отец дрожит, понимаю, что эти шесть минут стоили ему десяти лет жизни.

Этого не должно было случиться. Еще слишком рано, чтобы день закончился для нас. Сейчас я должна быть снаружи, чистить с папой утренние сети, а Тзайн должен вернуться с тренировки агбон и помочь нам.

Вместо этого брат смотрит на папу, скрестив руки на груди. Он слишком взбешен, чтобы удостоить меня взглядом. Сейчас на моей стороне только Найла, верная леонэра, которую я вырастила, подобрав раненым детенышем. Она выросла и теперь возвышается надо мной, в холке доставая Тзайну до шеи. Два острых рога выступают за ее ушами, грозя проткнуть тростниковые стены хижины. Я встаю, и Найла инстинктивно опускает огромную голову, осторожничая из-за клыков, выступающих над челюстью. Мурчит, когда я глажу ее. Хоть кто-то на меня не злится.