Читать книгу "Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр"

— Чево? А эти — песня и прыганье? — туман медленно поднимался над сознанием крикуна.

— Терпсихорийская сцена? Согласен, она нуждается в улучшении. Я собирался одновременно продемонстрировать свист, прыжки, хлопки и треск мастера колпака и колокольцев, но был обескуражен неприятными последствиями, сопутствующими моему выступлению.

— Мы не поняли про книгу, что ты читал, — Толстый Мальчик переступил с ноги на ногу.

Дэниел снова рассвирепел:

— О да, чтение книг! Я знаю, сколь таинственной и угрожающей кажется эта деятельность в наши подлые времена. Увы, при изучении литературы без чтения не обойтись.

— Для чего эта ме-диавольская литература? — запросила Безобразная Девочка.

— Простите?

— Для чего? Для какой работы?

Дэниел крепко зажмурился, но, когда открыл глаза, она все еще была там.

— Ни для чего. Невероятно пошлый вопрос.

— Мы думали, что вы — гомосек с карнавала, — Толстый Мальчик явно успокоился. — Мы видели их по телевизору. Пидорский карнавал. Мужики одеты как бабы. Фабианские социалисты. Правда, пастор Нилт?[5]

Крикун кивнул.

Впервые за весь день Дэниел улыбнулся:

— Вас зовут Нилт?

Крикун опять кивнул.

Дэниел повернулся к Алисон:

— Я уже чувствую себя гораздо лучше. Прошу вас, пастор Нилт, расскажите об этом извержении, которому мы только что были свидетелями.

Пастор Нилт ударился в чистосердечную исповедь:

— У нас случилась чесотка в Зале Славы и Победы. В прошлое воскресенье, сразу после исцеления верой. Городской отдел здравоохранения выселил нас на две недели. На дезинфекцию. Две недели без служб. Ни исцелений, ни молитв. Клянусь Богом, некоторые из этих добрых людей жить без Исуса не могут.

— Страсти по Исусу! — закричал Ветхий Человек, обрызгав сотрудников факультета биологии апельсиновым соком и пытаясь подняться на ноги.

— Ради всего святого, заткните его, — взмолился Дэниел, — и отведите к ветеринару. Он взбесился.

— Ну-ну, Лэс, — сказал пастор Нилт, — перестань. — И, поддерживая Ветхого Человека, вдвоем с Предводителем Молодежи, увел его прочь. Безобразная Девочка взяла биологическую брошюру, семь холодных люля-кебабов и, хмуро поглядывая на Дэниела, поковыляла за ними.

Глубоко съехав в шезлонге, Дэниел зажмурился:

— Еще одна безумно успешная популяризация Средневековья.

— Ты сделал все что мог, Джиндж, — утешила его Алисон, — костюм прекрасный… Ты замечательно выглядишь. Разве что слишком тощий. Тебе надо поправиться.

— Как я могу поправиться, когда моя жизнь превратилась в череду ужасов? Меня атаковали чесоточные фанатики. Рр-р-р!

— Попробуй получше питаться.

— Разве это их остановит?

— Я имею в виду, чтобы поправиться.

— Можешь вернуться и ухаживать за мной. «Живи со мной и будь моей любовью».

— Мы это уже проходили, Джиндж, с этим покончено, — Алисон стала прибирать возле шезлонга, который Дэниел, поднявшись с него, попытался было сложить. К шезлонгу прилагалась инструкция, но Дэниела мгновенно взбесила изображенная на обложке полуголая парочка на морском берегу, которая недвусмысленно давала понять, что, установив шезлонг, немедленно займется любовью, и он выбросил инструкцию в мусор с пламенной надеждой, что увлажненная пара погибнет в холокосте перекрестного венерического заражения. Что за прелестно жуткая мысль! Надо поделиться с Уинсом Фетц, когда она подрастет, — с маленькой девчушкой, которую он обожал. Почему Алисон не привела ее на День открытых дверей?

— Где Ларио и бесенок?

— Ларио повел Уинсом в Парк рептилий на день ее рождения.

— День рождения завтра!

— В понедельник парк закрыт. К тому же ей надо в детский сад.

Шезлонг ножницами клацнул по запястью.

— Проклятье! Почему в Парк рептилий?

— Уинсом давно уже просит себе на день рожденья крокодила. После того как крокодил сожрал в заливе американского туриста. Ларио повел ее в Парк рептилий. Это, конечно, немножко не подарок, но завтра у нее будет торт. Ты придешь?

— Если сумею сложить до завтра этот чертов шезлонг.

Толпа в кампусе поредела, День открытых дверей закатился до следующего семестра. Покидая свои стенды и экспозиции, коллеги Дэниела с улыбкой махали ему рукой, признавая его первенство в послеобеденном развлечении.

— Скоро польет, Джиндж. — Алисон взглянула на беглую череду туч, поглощающих солнце в приготовлении к вечерней грозе. — Тебя подбросить?

— Нет. Я с Глендой. Она не любит автомобиль.

— Давай сложу шезлонг. А ты бы лучше ехал. Да, чуть не забыла. Не возьмешь ли еще одного студента на этот семестр?

— Кого?

— Меня.

— Зачем?

— Средневековая литература мне нравится. Одеваться в нелепые одежды, баламутить народ…

— Ты это серьезно?

— Ну да.

— Считай, что взял, — сказал Дэниел. — Ладно, я поехал. Завтра увидимся. — Он бросил шезлонг на землю, подобрал «Медиевиста», картонную табличку и разбитую мандолину и удалился.

Алисон подождала, пока фигурка исчезла из виду, быстро сложила шезлонг и прислонила его к стене павильона факультета коммуникации. Принюхалась. Что за ужасный запах! Будто гниющий цирк.

Толпа исчезла, и Центральная площадь была почти пустой, когда упали первые капли дождя. Алисон взглянула на темные быстрые тучи. «Промокнешь, Джиндж».

2

Восседая на роскошном Могучем Моторе, Дэниел и Гленда прогрохотали из университета «Золотой Запад» в воскресную грозу. Быстрая езда на мотоцикле была лучшим среди известных Дэниелу способов восстановить равновесие и гармонию духа, а после схватки с пятидесятниками такое восстановление было просто необходимо.

Промчавшись несколько миль, Дэниел стал ощущать безмятежную отчужденность, рожденную ритмично-стремительным движением «Триумфа»[6] и настолько усиленную грозовой мощью, что его дух восстал, отделившись от тела в седле, и, покинув механических фурий Могучего Мотора, вознесся к грохочущим в горнем концерте стихиям. На скорости Могучий Мотор всегда был его милым проводником на самую высокую галерею театра рококо, где, окутанный темнотой, Дэниел мог наблюдать себя, странствующего по сцене жизни и, невзирая на проклятия и насмешки партера, произносящего свой скучный монолог. Пятидесятникам уже были указаны их места в первом ряду на воскресный утренник. За ними, рассыпанные по зрительному залу, сотрудники «Золотого Запада» приветствовали его представление с обычным для них безразличием. Только Алисон, Ларио и Уинсом, сидевшие рядышком в конце зала, принимались иногда аплодировать в те редкие моменты, когда Дэниел исполнял жест или фразу почти правильно или когда какой-нибудь его возвышенный порыв вспархивал со сцены в их направлении.