Читать книгу "Мечи и черная магия. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове - Фриц Лейбер"

Задрав сзади юбку, она положила его руки на веревки, завязанные замысловатым узлом на крестце. (Снежные женщины носили шубы, меховые сапожки, меховые чулки, прикреплявшиеся к поясу на талии, и одно или несколько меховых платьев – одежда эта была не менее практичной, чем у мужчин Снежного клана, если не брать в расчет длинных платьев.)

Ощупав узел, от которого шли три туго натянутые бечевки, Фафхрд заметил:

– Мара, милая, не нравятся мне эти пояса целомудрия, это так нецивилизованно. И, кроме того, они мешают правильному кровообращению.

– Опять ты с этой твоей цивилизацией! Ну, ничего, я буду любить тебя так, что ты и думать о ней забудешь. Давай, развязывай узел – сам увидишь, что завязан он твоей рукой.

Фафхрд подчинился и был вынужден признать, что узел и впрямь завязан им. Все это заняло известное время, которое Мара провела очень недурно, если судить по ее вскрикам, постанываниям, ласковым щипкам и покусываниям. В конце концов и у Фафхрда возник интерес к процессу. Когда же он завершился, Фафхрд получил награду, какую получает всякий учтивый лжец: Мара любила его, потому что он лгал ей именно так, как это принято в таких случаях, и, любя, завлекала так, что он приходил во все большее и большее возбуждение.

После объятий и прочих знаков приязни молодые люди упали в снег, причем матрасом и одеялом им служили их меховые одежды.

Какой-нибудь случайный прохожий мог бы подумать, что это оживший сугроб извивается в судорогах, давая рождение новому Снежному человеку, эльфу или демону.

Через какое-то время сугроб затих, и тому же самому прохожему пришлось бы наклониться очень низко, чтобы разобрать доносящиеся из-под снега голоса.

Мара: «Угадай, о чем я думаю?»

Фафхрд: «О том, что ты – королева сладострастия. Ай!»

Мара: «Вот тебе и ай! А ты – король скотов! Нет, дурачок, послушай. Я радовалась тому, что ты покончил со своими скитаниями по югу еще до нашей свадьбы. Я уверена, что ты изнасиловал десятки южных женщин и даже занимался с ними всякими извращениями – оттого-то у тебя и появился этот бзик насчет цивилизации. Но я не в обиде. Я буду так любить тебя, что ты позабудешь обо всем этом».

Фафхрд: «Мара, у тебя блестящий ум, но ты явно преувеличиваешь все, что касается единственного пиратского набега, в котором я участвовал под началом Хрингорла, и особенно возможности, какие у меня были в смысле любовных приключений. Прежде всего, жители прибрежных городов, которые мы грабили, и в первую очередь все молодые женщины, убегали в горы еще до того, как мы высаживались на сушу. А если каких-то женщин и насиловали, то я как самый младший был последним в списке насильников и даже не пытался заниматься этим. По правде говоря, единственными интересными людьми, которых я встретил за все это скучнейшее путешествие, были два старика, захваченные нами, чтобы получить выкуп, – от них я научился немного квармаллийскому и верхнеланкмарскому языкам, – да еще один тощий парень, ходивший в подмастерьях у чародея. Он очень ловко управлялся с кинжалом и любил разрушать легенды – в точности как я и мой отец».

Мара: «Не печалься. Когда мы поженимся, жизнь станет куда более увлекательной».

Фафхрд: «А вот тут ты не права, милая Мара. Подожди, дай мне объяснить! Стоит нам пожениться, как Мора переложит на тебя всю готовку и работу по шатру. Она будет обращаться с тобой на семь восьмых как с рабыней и на одну восьмую – в лучшем случае – как с моей наложницей».

Мара: «Вот еще! Ну нет, Фафхрд, тебе еще предстоит научиться держать собственную мать в повиновении. Но не бойся, дорогой мой. Ты, понятное дело, еще не знаешь, каким оружием располагает молодая и неутомимая жена против старой свекрови. Я поставлю ее на место, даже если мне придется ее отравить – не до смерти, конечно, а просто чтобы она стала послабее. Не пройдет и трех лун, как она будет трепетать от одного моего взгляда, а ты зато почувствуешь себя мужчиной. Я знаю, ты у нее единственный ребенок, твой бешеный отец погиб молодым, поэтому она и получила безграничную власть над тобой, однако…»

Фафхрд: «Имей в виду, распутная и ядовитая ведьмочка, ледовая моя тигрица, что я чувствую себя вполне мужчиной и намерен доказать это без промедления. Защищайся! А ну-ка!»

Сугроб снова задергался, словно извивающийся в корчах гигантский белый медведь. Вскоре он медленно издох под звуки систров и треугольников – это звенели сверкающие кристаллики льда, в невероятном количестве наросшие на одеждах Мары и Фафхрда за время их диалога.

Короткий день стремительно приближался к ночи, словно сами боги, управляющие солнцем и звездами, хотели поскорее посмотреть представление.

Хрингорл совещался со своими приспешниками Хором, Харраксом и Хреем. Они хмурили брови, многозначительно кивали и один раз даже упомянули имя Фафхрда.

Самый молодой муж из всех мужчин Снежного клана, этакий тщеславный и бессмысленный петушок, попал в засаду и был забит снежками до потери сознания дозором Снежных жен, заставшим его за бесстыдными разговорами с актрисой-минголкой. Его супруга, которая азартнее прочих закидывала его снежками, принялась нежно, но очень медленно возвращать его к жизни, желая иметь душевный покой в течение двух дней, что давалось представление.

Мара, счастливая, словно Снежная голубка, забежала к ним в шатер, чтобы помочь по хозяйству. Однако когда она понаблюдала за беспомощным мужем и ласковой женой, ее улыбки и чуть задумчивая грация куда-то исчезли. Девушка сделалась напряженной и при всей ее уравновешенности суетливой. Трижды она открывала рот, желая что-то сказать, но в конце концов ушла, так и не проронив ни слова.

В женском шатре Мара с остальными ведьмами поколдовали немного, чтобы вернуть Фафхрда домой и заморозить ему чресла, после чего принялись обсуждать более серьезные меры, направленные против всех сыновей, мужей и актрис вообще.

Второй заговор никак не подействовал на Фафхрда, вероятнее всего потому, что как раз в это время он принимал Снежную ванну, – ведь любому известно, что колдовство практически бессильно против тех, кто сам подвергает себя воздействиям, на достижение которых направлены чары. Расставшись с Марой, он разделся, нырнул в сугроб и растерся с ног до головы сухим обжигающим снегом. Затем он воспользовался колючей сосновой лапой, чтобы стряхнуть с тела снег и получше разогнать кровь по жилам. Одевшись, он почувствовал, что начинает действовать другое заклинание, но не поддался, а, тайком пройдя в шатер двух старых торговцев-минголов Закса и Эффендрита, которые водили дружбу еще с его отцом, лег и проспал там на шкурах до самого вечера. Там материнские заговоры достать его не могли, поскольку согласно обычаю шатер считался мингольской территорией. Правда, его крыша вскоре покрылась неестественно толстым слоем кристалликов льда, и старые минголы, сморщенные и проворные, как обезьяны, принялись со звоном сбивать их длинными шестами. Этот звук исподволь проникал в сновидения Фафхрда, но не будил его, что страшно раздражило бы Мору, узнай она об этом, – колдунья считала, что наслаждения и отдых мужчинам вредны. А снилось Фафхрду, что Влана плавно изгибается в танце, одетая в платье из тонкой серебряной сетки, украшенной мириадами крошечных серебряных колокольчиков, – это видение раздражило бы Мору сверх всякой меры, но в данный момент она, по счастью, не пустила в ход свой дар читать мысли на расстоянии.