Читать книгу "Улыбка химеры - Ольга Фикс"

Кроме Маши крышу регулярно навещают дворники, разнорабочие и всякая местная шпана, неопределившиеся. Им ничего не стоит взломать хлипкий, в общем-то, замок крышки люка. Да и Маша с ним уже неплохо справляется. У нее теперь есть отмычка, подарок дяди Егора.

Кроме дяди Егора, никто не знает, что Маша ходит на крышу. Ни мама, ни папа, вообще никто. А дядя Егор никому не скажет. Он только иногда просит Машу рассказать, как оно там, наверху. Маша рассказывает, ей не жалко.

По углам крыши стоят четыре скульптуры.

Та, что в восточном углу, трубит в горн. Мундштук отколот вместе с губами и кончиком носа. Вообще у статуи какое-то стесанное ветром или, может, недоделанное изначально лицо. Глаза только как живые, всё смотрят куда-то вдаль. Плащ развевается за спиной, и ветер треплет бесчисленные каменные складки.

В западном углу кентавр, сжимает в руках обломки туго натянутого лука. У лука нет ни тетивы, ни стрелы. Тетива, наверное, оборвалась, а стрела упала давным-давно.

В южном углу сидит женщина с растрепанными каменными кудрями и доброй улыбкой. На коленях у нее две детские фигурки. Обе без голов, но с остро торчащими из-под лопаток крыльями. Руки женщины лежат на детских плечах, как бы успокаивая, оберегая.

А в северном углу пристроилось вообще непонятно что – не то лев, не то гриф, а может, и вовсе скорпион. На хвосте жало, вместо рук и ног – птичьи лапы, лицо полульвиное, получеловечье. Глаза грустные, и Маше его поэтому жалко. Тем более что под носом у чудовища кем-то пририсованы зеленой несмываемой краской усы.

Дядя Егор говорил, что статуи эти – дело рук известного мастера. Он их начал, но не закончил. Дядя Егор не помнит уже почему. То ли помер внезапно, то ли посадили.

В центре крыши расположено что-то вроде амфитеатра – три полукруглых ступени-сиденья спиралью уходят вниз, к углублению сцены. Это такое специальное место. Если туда спуститься и встать прямо посередине, все, что скажешь, даже шепотом, немедленно отзовется эхом.

В первый раз Маша там встала случайно и жутко испугалась. Зато теперь это ее любимое место. Она оттуда понарошку беседует с Богом. Она его как будто о чем-то просит, а он ей как будто бы отвечает.

– Хочу, чтоб мне на день рождения подарили куклу!

– Куклу, куклу, – соглашается Бог.

– Похожую на настоящего малыша!

– Ша, ша! – увещевают ее. Дескать, поняли тебя уже, успокойся.

– Чтоб умела пить из соски и писать! – уточняет Маша на всякий случай.

– Писать-писать! – шелестит со всех сторон.

Маша прижимает ладони к ушам и смеется. Бог смеется с ней вместе.

Каждый раз, когда ее отсылают во двор гулять, Маша всегда сперва бежит вверх по лестнице, проверяет: вдруг люк открыт? Иногда везет, а иногда нет. Маша не дурочка. Если не заперто, то она сначала приподнимет крышку и слушает. Если чьи-то шаги или голоса, немедленно спускается вниз. А если нет никого, то для Маши наступает блаженство. Маша болтает сама с собой, танцует под лишь ею одной слышимую музыку и поет песенки, текст которых выдумывает на ходу. На крыше Маше всегда особенно здорово придумывается.

Или можно лечь на живот и подползти к самому краю крыши.

Маша теперь большая, она хорошо понимает, что стоять или сидеть на краю нельзя – так тебя снизу видно. Но если подползти к краю на животе, то внизу ничего не заметят. Так она теперь и делает – ложится и ползет по грязной крыше прямо в чистой розовой курточке или канареечных брючках. Неважно, скажет маме потом, что упала.

Мир внизу такой маленький! Человеческих лиц не разглядеть. Цветные фигурки двигаются туда-сюда, как в мультике.

Игрушечные деды под липой забивают козла. Маше кажется, она слышит, как с победным стуком опускаются с размаху на столешницу невидимые костяшки: «И раз! И два! А это ты видал? Накось выкуси!»

Игрушечные бабки сидят у подъезда на лавочке и сплетничают обо всех, кто прошел:

– Ты глянь, как расфуфырилась!

– Куда это она?

– Кто это с ней?

Игрушечные мамы катят перед собой игрушечные коляски.

Красочные машинки, урча моторами, ездят вперед-назад, точно их гоняет невидимая рука.

Две девочки вертят веревочку, а третья скачет. Большие девочки. Наверное, их уже скоро в школу заберут. Вредные девчонки нарочно вертят веревочку все стремительнее и резче, третьей приходится подскакивать с каждым разом все быстрее и выше. Быстрее и выше, быстрее и выше, вот-вот ноги ее перестанут касаться земли, и она взлетит наверх, к Маше… Вместо этого девочка оступается, путается в веревке и чуть не падает. Другие две хохочут.

Машке делается скучно. Она отползает от края, перекатывается на спину и разглядывает облака. Растрепанные, похожие на охапки перьев. Облака плывут так низко над головой, что кажется, можно изловчиться и выдернуть перо.

Можно-то можно, да что потом с ним делать? Белое, огромное, ей чуть ли не по пояс. Если только спрятать здесь же, в трещины под ступенями амфитеатра. Там есть одна такая трещина, широкая, и уходит куда-то вниз. Может, даже доходит до верхней квартиры. Тогда у них эти перья будут торчать с потолка.

* * *

Пупс, похожий на настоящего младенца, возникает на стульчике у кровати в ближайший же понедельник, но почему-то не вызывает у Маши большого восторга. Пупс толстый, румяный, на лице его бессмысленная улыбка. Пупс пьет из бутылки воду и исправно делает свои дела на горшок. Он почти как настоящий ребенок, видно даже, что он мальчик. Но играть с ним почему-то скучно.

Может, просто она выросла уже из таких игрушек?

В следующий раз Маша будет умнее. Она попросит у Бога собаку.

* * *

– Ерофеев, Саша? Заходи, заходи. Да тебя не узнать, совсем взрослый стал. Как вспомнишь, каким клопом тебя привезли! Ты уж не обижайся, но мелким, вонючим, еще и кусачим! Хе-хе, бежит времечко-то, бежит! Надо б мне почаще выбираться из кабинета. Ну, присаживайся, не стой как неродной. Как экзамены? Все пятерки? Я и не сомневался. Надо б тебя за это дело премировать как-то. Путевочку хочешь к морю? Прям на две смены, на все каникулы? Нет? А ты подумай, так сразу не отказывайся. Ты когда море-то видал? Небось, только в пятом классе, на экскурсии по родному краю? Да что там можно успеть за три дня! Ни поплавать толком, ни позагорать…

– Адольф Семенович, ну вот зачем этот цирк? Вы прочли мое заявление?

– Да, конечно, заявление, как же. Читал, читал. – Улыбка на лице заведующего по воспитательной работе медленно гаснет. Заведующий снимает очки и трет пальцами мясистую переносицу. Водружает очки на место, двигает к себе внушительную пирамиду из папок. – Ну что же, Саша. Педагогический совет рассмотрел твою просьбу разрешить тебе навестить мать в период школьных каникул.

– И?

– К сожалению, вынуждены отказать.