Читать книгу "Путь к власти - Ирина Даневская"

– Мой дорогой, разницы во внешности между королем и его сестрой почти не существует. Достаточно добавить к портрету принцессы усы, чтобы в этом убедиться…

– Вот как? – усмехнулась Генриетта. – Я думаю, мне не придется стараться, чтобы опровергнуть сказанное, но эту мерзавку следует проучить…

Элеонор де Ракио появилась на балу в ярко-красном атласном платье. Ее шею украшало великолепное рубиновое ожерелье, с ушей свисали огромные рубиновые серьги в бриллиантовой оправе. Маркиза была ослепительна.

– Ваше Величество, – прошептала на ухо Анне Австрийской[23] герцогиня де Шеврез[24], – если эта выскочка не прекратит кривляться, я подставлю ей подножку. Может, хоть это собьет с нее спесь.

Ответ королевы заглушил громкий смех придворных. В зал вошла крупная макака, одетая точно так же, как и мадам де Ракио. Обезьянка шла на задних лапах, уморительно ухмылялась, подражая жестам и мимике маркизы. Мартышки были тогда большой редкостью, и посмотреть на чудо сбежались все присутствующие. Особый смех вызывало то, что макака постоянно приподнимала платье, демонстрируя окружающим свои волосатые лапы.

А в это время через другую дверь в зал вошла Генриетта Французская. Глубокое декольте платья открывало любопытным взглядам великолепную грудь; слегка приподнятые локоны волос, украшенные жемчугом, струились по плечам; простая жемчужная нитка в три ряда обнимала нежную шею – принцесса была восхитительна! Не обращая внимания на восхищенный шепот, вызванный ее появлением, она окинула леденящим взглядом бледную от ярости маркизу и сказала еле слышно, так, что ее услышали только Элеонор и еще несколько человек.

– Что ж, моя дорогая, вам придется постараться, чтобы доказать, что между вами и этой мартышкой нет сходства. Но, скорее всего, это бесполезно и никого не убедит, – закончила она под угодливый смех придворных.

Этот бал стал поворотным в ее судьбе. На нем взошла звезда первой красавицы Франции, и, возможно, всей Европы.

Но перемены, произошедшие с принцессой, не могли не огорчить Армана д’Эгмона. Когда он понял, что влюбился, первая мысль была – бежать. Генриетта действительно очень изменилась. Она равнодушно выслушивала комплименты придворных, которые еще недавно ее попросту не замечали; пожимала плечами, слушая посвященные ей стихи поэтов, которые раньше слагали их другим богиням, и только к своему «семейному кружку» относилась все так же тепло. С Арманом же она держалась подчеркнуто дружески, не замечая его чувств, но требуя сопровождать ее во время прогулок, балов, охоты. Он терялся в толпе ее поклонников, клялся себе, что это было в последний раз, но все повторялось.

Не решаясь попрощаться лично, он написал ей письмо, выдумав причину отъезда. Он не мог даже представить себе, что она придет.

Получив его письмо, Генриетта растерялась. Она поехала к нему, повинуясь какому-то минутному импульсу, еще не зная, что скажет. Увидев его ошеломленно-радостного, слова сами вырвались с ее губ:

– Сударь, вы – трус, жалкий трус! Вы написали мне, хотя видели меня сегодня утром, и могли бы все сказать. Немедленно отвечайте, зачем вы так поступили? Почему вы молчите?

Как она была прекрасна, говоря все это! Глаза блестели, грудь вздымалась от волнения, прическа слегка растрепалась, и непослушные локоны черно-золотистыми змейками струились по плечам. Арман молчал. Он просто любовался ею. Ему было больно от счастья, что он видит ее сейчас, хотя, возможно, и в последний раз.

– А, вам стало стыдно! Разве вы не понимаете, что, уезжая, лишаете меня общества лучшего друга.

– Я уезжаю, потому что не хочу, не могу быть вам другом, – не узнавая своего голоса, ответил граф. – Я знаю, что между нами – пропасть, мне не на что надеяться, но мне больно быть возле вас и не сметь прикоснуться, видеть улыбку на ваших устах – и не поцеловать их. Я не могу так, мне лучше уехать.

После длительной паузы принцесса ответила:

– Я никуда вас не отпущу…

Граф вглядывался в ее лицо, видел сияющие глаза, приоткрытый в немом удивлении рот… Несмотря на кажущуюся величественность, она была еще ребенком, девочкой, которую он превратил в женщину. И какую женщину! Подобно несчастному Пигмалиону[25], который создал женщину-мечту, а потом влюбился в нее, Арман д’Эгмон, граф де Ла Рош-Гюйон, блестящий кавалер, дипломат, надежда протестантской партии, был покорен этой богиней. Она любила его, и он знал это, но ее любовь была жестокой, переворачивающей душу и изматывающей тело. Ему завидовали менее удачливые поклонники, и он сам был вне себя от гордости, но ветреная и капризная принцесса смогла обратить его триумф в подлинное несчастье. Ее по-прежнему окружали толпы ухажеров, она могла унизить и оскорбить его в любую минуту, бросить в пламя ревности и воскресить из пепла. Недаром в ее жилах текла кровь Бурбонов[26] и Медичи[27], умевших и любить и ненавидеть…

Именно эти воспоминания и вызвали на лице Генриетты мимолетную улыбку. Память о счастье, безвозвратно ушедшем, пронзила ее душу невыносимой болью, а встревоженные лица Элен и Бутвиля вернули принцессу к реальности, жестокости которой она бы с радостью предпочла упоительный мир грез.

Глава 3. Вальденсы[28]

Получив страшную весть о гибели любимого, Генриетта приказала фрейлинам не беспокоить ее. Она легла в постель, желая забыться и уснуть. Но сон уступил место новым воспоминаниям. Были ли они счастливыми? Наверное, потому что в то время Арман еще был жив, хотя Генриетту и разлучили с ним. Надолго…