Читать книгу "Странное воспоминание - Артур Дрейк"

Дочитав, Франсуа в голос нарочито рассмеялся. По залу прокатился осуждающий ропот. Все смотрели на Жана-Антуана.

– Это даже не клеветническая кляуза, а просто фарс! Таковы были слова министра, когда премьер-министр спросил его об этом, – громко огласил Франсуа, сверля Жана-Антуана пугающе волевым взглядом. Тени на его лице сделались жестче. – Однако, премьер-министр Д’Отпуль не советовал министру ставить на должность его помощника человека, имя которого упоминается пусть даже в ложном, но, тем не менее, в подобном письме. Таким образом, вы, мсье, умышленно нанесли вред моей карьере и работе, хотя и не смогли очернить мое имя. Что же до вашей личности, тут, я полагаю, не требуются пояснения, поскольку тень преступления отчетливо видна на вашем лице, но они не будут лишними, чтобы окончательно закрыть этот вопрос. Министр спросил премьер-министра, кто автор этого фарса, и тот назвал имя, которое вы назвали секретарю. Огюст Жарди. Такого человека министр не знал, зато лично знал моего дядю, генерала Жарди и Огюста Мутона, отца моей невесты и быстро сообразил, что имя это было вымышлено человеком, так же знакомым с ними. Оставался лишь последний штрих. Описание. К счастью, секретарь премьер-министра занимает свою должность благодаря соответствующим качествам, в частности, обладает внимательностью. Потому он смог составить исчерпывающий словесный портрет, по которому вас опознал генерал Жарди, приглашенный специально для этого самим министром.

Жан-Антуан отдернул голову и опустил взгляд, заметив блестящие глаза старого генерала. Юноше стало душно, в глазах темнело. Он ощущал, как перестает сознавать происходящее и владеть собой. Он был в наихудшем положении, а торжествующий и одновременно грозный голос истины, голос Франсуа словно бы передал окружающим мысли Жана-Антуана:

– Каковы бы ни были ваши мотивы, вы не смогли их достичь, вы не смогли нанести мне столь же существенный вред, какой нанесли самому себе, – в словах проскальзывала искусная игра, талант оратора и изничтожающий оттенок сочувствия к своему зложелателю Жану-Антуану. – Узнав все обстоятельства, я не мог поверить, что в этом замешан мой добрый друг и сын уважаемого человека Роббера Ревельера. Я и сейчас уверяю себя в том, что ваш поступок является следствием травмы головы, полученной в результате вашего падения на недавней охоте. Но, тем не менее, ваш поступок низок и недопустим, а потому я считаю, что имею право знать, что вас на него побудило на самом деле? Я бы хотел услышать это от вас лично.

Жан-Антуан не смел поднимать глаз, не смел больше смотреть на Полин или кого-то еще, последним, полным надежды взором. Он глянул лишь на свою сестру, но та не смотрела на него. Единственная из всех присутствующих.

– Ну же! Отвечай парень, – требовательно крякнул генерал Жарди.

Намокшими ладонями Жан-Антуан вытер мокрый лоб.

– Я… – пробормотал он. – Это ужасная ошибка, я этого не писал…

Франсуа отшатнулся, как от пощечины и стал спешно складывать листок бумаги, не помня себя от полноты чувств. К нему подошел Огюст Мутон и успокаивающе похлопал по плечу.

– Какой стыд! – возопил генерал, и все закивали, соглашаясь с ним.

– …нет, я… это правда… – задыхаясь, взмолился Жан-Антуан.

– Господа! – вперед вышла мадам Брантень и обвела присутствующих долгим взглядом. – Сойдемся на том, что сцена затянулась, а нам еще многое предстоит обсудить и отметить сегодня. Не будем омрачать столь дивный вечер. Пусть этот молодой человек, этот преступник, недостойный быть среди нас, покинет этот дом, разве я не права?

Присутствующие вновь одобрительно закивали.

– Вы слышали, – скользнув взглядом мимо пятящегося Жана-Антуана, произнесла мадам Брантень, – ступайте прочь, убирайтесь! И не смейте больше появляться на пороге этого дома.

Невольно в последний раз заметив лицо Полин, обращенное в его сторону, словно на покойника, он увидел, что лицо это полно презрения.

Юноша сорвался с места и побежал под смех генерала и осуждающий ропот толпы. Натыкаясь на людей, выбивая из их рук бокалы, он чувствовал, что становится все меньше и ничтожнее. Он не смотрел на них, не в силах снести того, что и так на него свалилось. За спиной у него нарастал гвалт взволнованных и возмущенных голосов, когда он вырвался из духоты на мороз.

Не помня себя, Жан-Антуан вскочил на лошадь и погнал ее в темноту ночного Парижа – города, в одночасье ставшего ненавистным для юноши.

Сквозь стегавшие лицо порывы ледяного ветра он мчался домой. Разум его не мог принять произошедшее. А горечь, разъедавшая всю душу, неслась следом за ним, как бы быстро Жан-Антуан ни погонял лошадь.

Во всем огромном и невероятно жестоком мире он был теперь совершенно один, и всякая надежда оставила его. Люди, которые прежде знали Жана-Антуана как сына прямолинейного и честного Ревельера, навсегда изменили свое мнение. А Жан-Антуан стал для них бесчестным подлецом, без зазрения совести способным разрушить жизнь любого благородного парижанина. В глазах общества он пал и был отвергнут. Пытаться снискать общественного прощения было бы глупостью. Он не желал больше видеть презирающие, холодные взгляды. Взгляды, явственно говорившие, что лучше бы он умер, чем позорил свою семью.

Едва он сошел на землю в конюшне отчего дома, как невероятная обида подожгла его сердце, и Жан-Антуан заплакал плачем, горюющим по его несбывшимся мечтам и загубленному будущему. Это то немногое, на что надеялась его душа. Это все, что у него было, и чего он лишился. Под сводом вселенной, бессильно склонившись над снегом, Жан-Антуан плакал как мальчишка, в то время, как весь цвет Парижа продолжал упиваться падением этого мальчишки.

Когда же Жан-Антуан взял себя в руки, поняв, как он сейчас жалок, он с отчаяньем принялся искать пути для разрешения своего ужасного положения. Но таковых не осталось. Он лишился не только Полин, но и ее доброго расположения к себе. И был запятнан грязью собственных поступков. Поступков не достойных мужчины.

Взглянув на недоуменно смотревшую на него лошадь, он вытер слезы и попытался успокоиться. Нельзя сказать, что попытка эта была успешной. Просто один вид отчаянья сменился другим. Более глубоким.

Что скажут его родители, когда узнают? Если его отвергли все, кого он знал, их знакомые и весь цвет Парижа, куда ему теперь податься, чтобы покинуть стены своей ничтожной жизни в стеклянной банке, вроде тех банок, что стоят во владениях кухарки семьи Ревельер?

Выходит, все, что терзает его, он всегда невольно создавал сам. До чего же горько!

Он решил бежать. Бежать туда, где произошедшее не будет иметь никакого значения. Туда, где он сможет скрыться от себя самого. Слезы напрочь сошли с его лица. Он был исполнен отчаянной решимости порвать остатки связей, оставить тепло и уют их дома и сбежать от собственного позора.

Он решил бежать…

Этой же ночью. Прямо сейчас. Преодолевая тяготы разлуки с родными и страх перед неизвестностью, в которую он отправляется.

Жан-Антуан тайком пробрался в свою спальню, сменил фрак на теплый выходной сюртук серебристо-голубого цвета, взял деньги и поспешил обратно в конюшню. Одинокий, голодный и печалящийся из-за разлуки с отцом и матерью, сожалеющий о том, что оказался сыном, не оправдавшим ожиданий отца, он взобрался на лошадь и бросил прощальный взгляд на дом, в котором провел всю жизнь, спокойную и невероятно тоскливую.